Ну, приедет он когда, где ее можно встретить? В клубе, конечно. А там что? Кино, потом танцы. Калап танцевать не умеет. Сядет у печки и курит, курит весь вечер. Зачем, спрашивается, пришел?
Когда он в восьмом классе учился, на комсомольском собрании решение такое вынесли, чтобы все умели танцевать. Калап с другом своим Сюнером заявили, что это — насилие над личностью. За них девчонки взялись. Их восьмому «б» лишний балл в соревновании нужен был. Калап с Сюнером удила закусили: «Не хотим, и все!» Какого черта дурака валяли? Хотя бы немного научился. А то Кызылгачы с парнями веретеном вьется. Не девчонка — шаманка, да и только! Каблучками пол сверлит, точно стригунок, застоявшийся в пригоне.
После танцев — того хуже. Сердце Калапа сжималось от боли. Одна за другой исчезают в морозной тьме парочки. Набиваются парни Кызылгачы провожать, она всех отшивает. С подругами, говорит, пойду... Красивая девушка. Лучшая телятница в колхозе. В прошлом году десять классов окончила. Цену себе знает. Даже брючки синие, в обтяжку, глядя на которые старики отплевываются, идут ей. Никто так Калапу не нравится, как Кызалгачы. А как к ней подступиться? Как ее заарканить? И мать еще допекает: «Что же ты, сынок? Долго мне еще чай тебе подавать? Гляди, все твои ровесники свой очаг разожгли...»
Нет, кольцо вес-гаки надо купить. Надо. А уж как его подарить Кызылгачы,— видно будет.
...Над головой Калапа вспыхнула надпись: «Кинотеатр». Ага, туг ему на автобус садиться. Сюнер толково объяснил — не сбился с пути. Ребята, наверно, заждались. Они тоже при деньгах. Хорошие парни — Чодыр, Вукабай, Каракош. Больше всех Калапу нравится Каракош. С таким не пропадешь.
Они с отарой к городу подходили, когда догнала их «Волга». Заехала в середину и остановилась. Калап видел, что машина с разгона зацепила одного валуха, и тот под колеса сковырнулся. Каракош тут же к «Волге» подскочил, давай бичом в воздухе хлопать, давай кричать:
— Эй, гражданин! Зачем барана задавил? Начальник, наверно? А колхозный скот не жалеешь, да?
За рулем был представительный мужчина в дорогой шапке и добротном пальто. Он вышел из машины, хотел что-то объяснить, но Каракош так накинулся на него, что владелец машины совсем растерялся. Калап от греха подальше отошел в- сторонку. Между тем Каракош то хватался за голову, то делал страшное лицо, будто вот-вот выхватит нож из-за голенища. Мужчина не стал долго спорить, вытащил из бумажника четыре десятки и стал совать их Каракошу. Возьми, мол, только не кричи. Каракош тут же умолк. Послюнил пальцы, отделил две десятки, сунул их в карман оторопевшему Мужчине. Потом подскочил к багажнику, открыл его, схватил одной рукой задавленного валуха и положил между запаской и канистрой.
— Бери! — сделал широкий жест.— Ешь. Баран жирный...
Еще бы не жирный, если колею в полшага перепрыгнуть не смог!
...Калап притоптывал сапогами. Автобуса все нет и нет. Верно Сюнер говорил, что автобусы в городе ходят, когда им вздумается. Мороз начал прихватывать ноги. Очередь собралась и распалась. Автобуса не было.
Прямо перед Калапом — широкая площадь, запорошенная снегом, сквер, а за ним высится каменное здание. Над крышей вспыхивают красные, лиловые, зеленые буквы. Он на них и внимания не обращал! мало ли реклам видел за вечер. Вгляделся. Буквы зажглись — потухли. Опять зажглись.

«РЕСТОРАН»
Почему бы не зайти? Вот где, наверное, самая городская жизнь! Никогда в ресторанах Калапу бывать доводилось, хотя повидал вроде за свои годы немало. Много городов проезжал, когда в армии служил. Новосибирск, Красноярск, Иркутск... До самого Дальнего Востока доехал. Но много ли увидишь из окна вагона? А приехали в город, построили в колонну и — шагом марш! Дошли строем до военного городка — привет! Два года, что в армии служил, мечтал Калап хотя бы раз живого генерала увидеть. Не пришлось.
Ноги совсем зашлись. А вывеска глаза мозолит. Вспыхнет — погаснет. Дразнит. Говорят, в ресторане тепло, уютно, чисто. Музыка играет. Он, Калап, считай что месяц, пока с отарой шел, спал не по-людски. Закутается, и под куст, поближе к тлеющим углям костра. А в лицо снежок подсыпает. Ичике! Как вспомнишь,— в дрожь бросает.
Опять вспыхнуло: «Ресторан»! Надо, надо зайти... Может он себе позволить? Вполне. Целый год вкалывал. Тысячу голов в отаре сохранил. Еще тысячу баранов добавили — на мясокомбинат гнать. Не каждому доверят! Как здорово было... Когда с перевала Дьараты в низину сошли, дорога по целине шла. Паслись барашки вволю, еще жирка прибавили. Спешить было некуда. До города — рукой подать, а быть по графику на мясокомбинате через полмесяца только...
Зоотехник их нагнал:
— Через пять дней чтоб были на комбинате. Элетинский колхоз своих овец сдавать не будет. Вместо них нас сунули. Вот вам бумага. Товарищ Кравцов разрешение дал.
На пятый день были с отарой у ворот комбината. А там элетинские... Товарищ Кравцов — тот самый, что бумагу-разрешение подписал, толстый, грубый, нахальный, разорвал в клочки собственный приказ-распоряжение и укатил на бежевой «Волге».
Вот когда хватили лиха гуртоправы и доставленные ими в город бараны. Восемь дней простояла отара в пустом загоне, день ото дня теряя в весе. Грызли деревянные доски загона, шерсть друг у друга. Чего только не передумал, не переделал в эти дни Калап, куда только не обращался. И все без толку. Будь бы у него на руках бумага Кравцова. А без нее что докажешь? И так удалось ему все же сдать баоанов несколькими
днями раньше, чем полагалось по графику, но весь труд чабанов, все заботы погонщиков, сумевших долгом пути до города прибавить отаре не один десяток центнеров живого веса,— все пошло прахом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111