Старик рукоятью камчи просто так перевернул шубу. «Э-э, да ведь это же шуба Табынара! Подол из козьей шкуры,— екнуло сердце старика.—Да, да, она. Мать Табынара все жаловалась, что не может собрать шкур ему на шубу. Тогда брат ее Тон-кур дал ей козью шкуру. Вот она, да, да, голубая коза». В углу пещеры возвышалась груда камней. Значит, это и есть могила Табынара. «А кто хоронил его?—думает старик дальше.— Хоронил Ю1, кто убил. А кто убил?» И тут старик вспомнил, как в те же дни, когда потерялся Табынар, ездил по вызову заболевшей сестры в Ка-ра-Суу. Возвращался оттуда затемно и вот туг, возле лога Куйлу, встретился с санями, едущими наперерез долины. Так сошлись их пути — ни пересечь их впереди, ни повернуть в сторону. На санях ехали двое и везли что-то длинное, черное. Как проехать молча — старик спросил: «Что везете, люди?» — «Да вот померла старшая дочь Кабыкту. Ее везем хоронить», — ответил голос. Зачем интересоваться людьми, которые едут на тяжкое — хоронить, старик и не захотел узнавать, чей был голос. Приехал он домой. В юрте его сидела жена и две-три старушки. «Как возвращался, возле лога Куйлу встретились сани,— сказал старик.— Оказывается, померла старшая дочь Кабыкту».— «Что вы, ведь говорили, что шаман Йспийим возвратил ей душу, поставил на ноги»,-— заговорила одна из старушек. По зачем много говорить о смерти, зачем интересоваться ею, знать о ней, и старик Шыйкынуш не принял во внимание слова той старушки и после не принял во внимание даже то, что увидел старшую дочь Кабыкту живой - здоровой. И вскоре позабыл все это.
А теперь, когда могила нашлась, старик поневоле стал вспоминать, чей же был тот голос, сказавший: «Да вот померла старшая дочь Кабыкту. Ее везем хоронить».
«Везли наперерез долины, значит, выехали из лога Талду,— думает старик и перебирает в памяти всех мужчин, что жили там.—Э-э, да это же голос Кукпаша, — старик аж ударил себя по коленке. — Да, да, Кукпаш. Значит — Кукпаш».
Старик так и не сказал об этом никому. В крайнем случае, не помнит. А если сказал, то, возможно, только жене. Но вот прошло несколько лет, и все это все же дошло до Йугуша. Выходит — сказал кому-то.
А дело, оказывается, было так. В ложбине Эрлу жил середняк по имени Мыйыксу. Он, чтобы уплатить налог сельсовету, продал своего соловка-скакуна кержакам, что жили за перевалом, выручил сорок рублей. Приехал домой — жены нет. Мыйыксу не стал даже чаевать, положил сорок рублей в маленький ящичек, что стоял на почетном месте, и поехал к своим косякам, которые паслись в Йыланду. Вернулся он оттуда дня через два. Открыл крышку ящичка — денег не оказалось.
— Слушай, жена, тут деньги были, не брала?
— Какие деньги? Откуда?
— Да сюда я ложил. Сорок рублей. Выручил от продажи соловка-скакуна. Тебя не было дома, уехал.
— Может, ты их не туда положил?
— Нет, говорю же, нет. Я еще не выжил из ума. Но все же они переворошили всю избу. Деньги не
нашлись.
— Кто-нибудь приезжал?
— Приезжал Мыкаш с женой. Говорил, что едут в гости к сестре в Бешпельтир. Остатки мяса им согрела. Чаю налила. Из избы не выходила.
— Ну, разве на них можно подумать. Наши внуки — могут выпросить.
— Э-э, да Табынар приезжал. Говорил, что едет ставить капканы на барсука. Мясо мыкаши все съели. Как же наливать пустой бульон, да еще холодный. Выбежала на улицу, принесла три полешка.,, Накормила его. Талкану с маслом положила ему в пиалу.
— Ну, тогда он, браток наш, взял. Придется ехать за ним. А то ведь в карты проиграет. — И Мыйыксу отправился в урочище Талду, где жил Табынар.
— Табынара не видели, детки?
— Да вон в юрте матери Талтара в карты играет. Кепеш с ним да Кукпаш.
Подъехал к юрте матери Талтара.
— Табынар тут?
— Немножко в карты поиграл. Только что уехал домой.
Дотрусил до дома Табынара.
— Деньги брал, браток?
— О, господи, брал, брал. Я и не думал, что в вашем кошельке столько много денег. Думал — всего рубль, два. Кала-кала-калак, не истратил я, все целы. Спрятал я их в юрте матери Талтара. Извиняйте, не думал, что столько.
— Ну, ничего, браток. Деньги привезешь ко мне. Рубля три можешь и проиграть. Не то потеряно, не то истлело — от сорока косяков лошадей осталось всего четыре. Вот так-то, браток.— И Мыйыксу зарысил домой. А тем временем Кепеш и Кукпаш продолжали играть в карты в юрте матери Талтара.
— Где у меня нож? Только что в ножнах был, — вскрикнул Кукпаш, беря из плечевую кость бычка.
— Как бы его у тебя не стянул этот чертенок Табынар. Хороший у тебя нож. Видимо, захотелось ему вместо денег на банк его оставить.
— Постой, да я же, кажется, видел, он что-то совал сюда.
Приподняли они кору, которой накрыта юрта, а там кошелек. Открыли — деньги! Сорок рублей! Столько денег никто из них не то что держать в руках — и не видел.
Тут как раз подошел Табынар. Приподнял кору,
— Где деньги?! — крикнул он. Волосы на голове поднялись дыбом.
— Какие деньги?
— Что он мелет-то?
— Отдайте деньги! И-их, зарежу! — и Табынар вытащил нож.
— И-н, еще стращать. На тебе! Началась драка.
Под руки Кукпаша попался, которым толкут талкан, и он им разбил голову Табынара. Аж мозги брызнули.
Вот тебе на. Теперь что делать? Как быть? Подождали, пока не стемнело, запрягли лошадь в сани и повезли в пещеру — схоронить, спрятать.
Схоронили Табынара, вернулись, и тут в темноте на руки Кукпаша подвернулась шуба, брошенная на прясло. Принес он ее в юрту на свет — шуба Табынара. Подол шубы из козьей шкуры. Как же ее не увидели до этого!
Кепеш положил шубу в сани, опять пересек долину, притащил шубу в пещеру. Навстречу с шумом вылетела стая голубей. Испугался Кепеш, отскочил в сторону и упал, запутавшись о конец своего же развязавшегося кушака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111