Осторожно, посверкивая глазенками, Учар приблизился к матери. Схватил козу за рога и держит. А сам настороже, в любой миг готов кинуться наутек.
Мать стала доить козу Раскидистые Рога, приговаривая:
— Вот какой крепкий у меня сыночек. Совсем вырос. Как он хорошо пасет своих коз. Вон как много у них молока...
Обмяк Учар, потерял осторожность. Вот тут-то его мать и схватила. Засвистел тальниковый гибкий прут,
— Будешь ли ты ПОПТУХ, натравливат шивого козла на почтенною гостя?
— Нет! Нет! Не буду! Не буду!
— Горе ты мое, разрешаешь ли ты зарезать Синюю Гриву?
— Ой, нет! Ой, нет! Не дам!
— Как, не слушаться мать? Перечить ей? Па тебе, на!
А назавтра опять встретились друзья, оба наказанные, оба битые. Стали, хвастаясь, рассказывать друг другу, какую трепку получили от родителей.
Вот какие были друзья Учар и Салкын. Вместе сладкое попробовали, вместе и горечь разделили. А теперь отвернулись один от другого, будто вся дружба кончилась.
Вспомнил Учар детство, и теплом в душу дохнуло.
«Как бы то ни было, а Салкын мне друг. Другого такого у меня никогда не будет. Салкын за новую жизнь борется, а я за что? Эх, Учар, Учар, сам не знаешь, чего хочешь. Несет тебя, как щепку по реке, а куда принесет?»
И опять светлые воспоминания детства встали перед его глазами, наполнили душу сладким трепетом.
В тот год к их юртам приезжал шаман — кам Демди. Шаман был невзрачный мужичонка, плюгавенький. Он всегда был пьян, пел, плясал и балагурил. А как он сквернословил! Не смущался, что его слышат старшие по возрасту, и даже сестры из одного с ним рода. Правда, сестры из уважения к брату-шаману говорили:
— А мы и не слышим, что говорит наш брат. Как приехал он к нам, у нас сразу уши заложило.
Учар с Салкыном посмотрели на шаманство Демди и... начали шаманить сами. Вместо бубна взяли в юрте сито. Колотили по бокам ладонями: «Бум! Бум!» Но сито скоро лопнуло, и тогда они утащили деревянный поднос для мяса.
— Одумайтесь, чертенята, — пугали их люди.— Вот превратит вас Демди в поросят и погонит в подземелье к подземному царю злому Эрлику! — Но мальчишки никого не слушали. Сложат на берегу Катуни курганчик из камней, разведут костер, надымят можжевельником и примутся шаманить. Таинственное действо приполило их в суеверный восторг. Не хватало только жертвы.
И тут Снлкына осенило. Он схватил козленка, подкормыша, брошенного матерью, который неотступно, как собачонка, следовал за ними, повалил его на спину:
— Вот наша жертва!
Учар придержал козленку ноги, чтобы не брыкался.
— Ты не бойся нас, мы не взаправду. Мы играем,— сказал Салкын трепещущему козленку и полоснул его по животу ножичком, который всегда носил с собою в ножнах. Полоснул и тут же вскрикнул: — Ой, я думал, режу обушком, а оказалось — острием! Что я наделал!
На животе козленка выступила кровь,
— Бежим скорее! — крикнул Учар. И мальчишки помчались со всех ног куда глаза глядят, думая, что убегут далеко-далеко, где их никто не найдет.
Их нашли через три дня в тайге оголодавших, оборванных. Они были столь жалки, что их и наказывать не стали. А с козленком ничего не случилось. Салкын всего лишь поцарапал кожу. Рану злополучному козленку замазали свежим пометом, и она зажила скорее, чем нашли беглецов.
Как много связывает Учара и Салкына в этой жизни. Начни вспоминать, конца не будет...
Учар подъехал к берегу. Белая лошадь, звеня подковами о камни, потянулась к воде. По звуку Учар определил, что подковы не разболтались. Поискал глазами черный камень, обычно бугрившийся недалеко от берега, по которому местные жители определяют уровень реки. В темноте он не увидел камня, но и по сильному гулу было ясно, что Катунь в полной своей силе. Дни стояли жаркие, ледники таяли, через край питали реку.
Раньше Учар очень любил Катунь. Увидит ее бело-зеленую стремительную воду и сразу духом воспрянет, обрадуется, словно перед ним отец или мать. Всегда гордился, что живет рядом с такой грозной рекой. А сейчас ему на Катунь и глядеть не хочется. Откочевал бы куда угодно, лишь бы не видеть ее, чтобы не напоминала она о горе. Откочевал бы, да нельзя.
«Эх, Катунь, Катунь... Любил я тебя. Зачем ты отняла у меня брата? А может, сейчас и меня к себе возьмешь?» — думал Учар, расседлывая лошадь. Седло, арчимак и карабин он положит в лодку, а белую лошадь привяжет к корме особым узлом, который сразу развяжется, стоит покрепче дернуть за конец.
Потрогал цепь, крепящую лодку,— замок оказался запертым. Перевернул большой плоский камень, но ключей там не оказалось.
«Успели, спрятали, чтобы я ночью не переправлялся. По плохо они знают своего сына».
Стиснув зубы, он глянул в тревожную темноту, где грозно ревела Катунь. Потом торопливо снял седло и арчимак и, звякая о камни стременами, отнес их подальше от воды.
«Без ключа этот замок не открыть. Каллистрат его выбирал, а он в замках толк знает. Но ничего... Мы и без лодки обойдемся,— подумал Учар. Поверх арчимака положил седло и укрыл чепраком.— Дождя вроде не должно быть. Эх, а подпруги плетеные... А нагрудник Целый месяц отец плел, украшал чекапы. Обидится сильно, если потеряю. Но тут пока никогда ничего не терялось. Седла, сбруи всегда лежали, и никто их не трогал. Даже чье-то ружье — крыла — дней десять валялось на берегу, и его никто не взял. Однако карабин надо прибрать, а то еще кто позарится. Карабин — ценность большая».— И Учар, взобравшись на берег, сунул карабин под валежник и прикрыл сверху корой.
«Что я делаю? — внезапно пронеслось в голове.— Бросаю и седло и карабин. И в ночь безлунную, будто кто гонит меня. Нет, все правильно... Я должен увидеть Федосью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111