Когда я наконец добрался до постели, Джулия уже крепко спала. Я залез под одеяло и повернулся на бок, спиною к ней.
Аманда заплакала в час ночи. Я нащупал выключатель.– Что с ней такое? – сонно спросила Джулия.– Не знаю.Я вылез из постели, тряхнул головой, отгоняя сон. Прошел в детскую, включил свет. Дочка стояла в кроватке и рыдала во весь голос. Я протянул к ней руки, она потянулась ко мне, и я попытался ее успокоить. Может, приснилось что, подумал я.Однако она продолжала плакать, не умолкая. Возможно, что-то причиняет ей боль, что-то попавшее в подгузник. Я осмотрел ее. И увидел воспаление, красную сыпь на животе, расползающуюся полосами на спину, а по спине к шее.Вошла Джулия.– Ты не можешь ее угомонить? – спросила она.– С ней что-то неладное, – я показал Джулии сыпь.– Жар у нее есть?Я тронул лоб Аманды. Лоб был потный, горячий, но это могло объясняться и плачем. Тело оставалось прохладным.– Нет, не думаю.Теперь я вдруг увидел сыпь и на бедрах. Была ли она там мгновением раньше? Аманда плакала теперь еще громче.– Господи, – сказала Джулия. – Я позвоню врачу.– Да, позвони.Я уложил девочку на спину – она еще пуще зашлась в крике – и внимательно осмотрел все ее тельце. Сыпь распространялась, сомневаться в этом не приходилось.Джулия вернулась, сказала, что оставила врачу сообщение.– Ждать нельзя. Отвезу ее в «скорую», – сказал я.– Хочешь, я поеду с тобой?– Нет, оставайся с детьми.– Ладно, – сказала Джулия и ушла обратно в спальню. Малышка продолжала вопить.
– Я понимаю, плач причиняет неудобства, – говорил интерн, – однако не думаю, что давать ей успокоительное безопасно.Мы находились в палате больницы «скорой помощи». Интерн склонялся над Амандой, заглядывая ей в ухо с помощью какого-то инструмента. К этому времени уже все ее тело отливало яркой, воспаленной краснотой.Эта краснота меня пугала. Да и интерну я не доверял, он казался мне слишком молодым и неопытным. Судя по лицу, он и бриться-то еще не начал.– Жара у нее не было, – сказал, игнорируя вопли Аманды, интерн. – Впрочем, в таком возрасте это ничего не значит. До года температура может не подниматься даже при острых инфекциях.– Так все дело в этом? – спросил я. – В инфекции?– Не знаю. Сыпь наводит на мысль о вирусе. Но сначала надо посмотреть анализ крови. А, хорошо… – Проходившая мимо сестра вручила ему листок бумаги. – Угу… хмм…– Ну что там? – спросил я, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.Он смотрел в листок и покачивал головой.– Так что?– Это не инфекция, – сказал он. – Лейкоциты в норме, белок тоже.– И что это значит?Интерн выглядел очень спокойным. Я подумал: может, он просто тупица?– Придется проводить расширенное обследование, – сказал он. – Я закажу консультацию хирурга, невропатолога, вызовем дерматолога, инфекциониста. Это означает, что множество людей будут задавать вам одни и те же вопросы, однако…– Не страшно, – сказал я. – Просто… вы-то как думаете, что с ней неладно?– Не знаю. Если это не инфекция, нужно искать другие причины… Из страны она не выезжала?– Нет.– Воздействию тяжелых металлов или токсинов в последнее время не подвергалась?– Нет, нет.– Можете вы вспомнить хоть что-то, способное вызвать такую реакцию?– Нет, ничего… постойте, ей вчера делали прививки.– Какие именно?– Не знаю, – раздраженно ответил я, – те, какие положены в ее возрасте… Вы же тут врач, черт побери…– Все в порядке, мистер Форман, – успокаивающе произнес он. – Я понимаю, вам нелегко. Если вы назовете мне имя вашего педиатра, я ему позвоню.Я кивнул. Вытер ладонями лоб. Я был весь в поту. Я продиктовал интерну имя педиатра, и тот занес его в записную книжку. Я пытался успокоиться. Пытался мыслить трезво.А малышка все продолжала плакать.
Через полчаса у нее начались судороги – как раз когда над ней склонился один из облаченных в белый халат консультантов. Маленькое тельце ее вдруг задергалось, она беспорядочно забила ногами.Не помню, что я говорил и делал в ту минуту, однако в палате появился здоровенный, как футболист, санитар, который вытащил меня наружу и держал, не отпуская, за руки. Я взглянул из-за его огромного плеча на шестерых врачей, столпившихся вокруг моей дочери, на сестру, вводившую ей в лоб иглу. Тут я закричал и забился, однако санитар объяснил, что это всего лишь внутривенное вливание. У девочки обезвоживание организма. Отсюда и судороги.Судороги прекратились через несколько секунд. Но плакать она не перестала.
Незадолго до рассвета вызванные к Аманде специалисты, посовещавшись, объявили, что у нее либо кишечная непроходимость, либо опухоль мозга – что именно, они решить не могли и потому распорядились о проведении магнитно-резонансного сканирования.Аманду пристегнули ремнями к доске, которая вкатывалась на роликах внутрь большой белой машины. Дочка смотрела на нее в ужасе, по-прежнему продолжая рыдать. Медицинская сестра сказала, что я могу подождать в соседнем кабинете, вместе с оператором. Я перешел в комнату с окном во всю стену, в которое был виден прибор.Аманда была уже внутри его. Микрофон доносил до нас ее тоненький писк. Оператор щелкнул переключателем, заработал, создавая изрядный шум, насос. Но я все равно слышал крик моей дочери.И вдруг он прекратился. Аманда замолкла.Я глянул на оператора, на сестру. На лицах у них застыл ужас. Нам всем пришла в голову одна и та же мысль – случилось что-то страшное. Сердце затрепетало у меня в груди. Оператор торопливо выключил насос, и мы бросились к Аманде.Она лежала на доске, все еще пристегнутая, дышала тяжело, но, похоже, чувствовала себя лучше. Кожа ее уже значительно посветлела, став розовой, местами на ней появились участки нормального цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51