— Что ещё? — недовольно сказал коротышка, прекратив резать мою одежду.
— На кухне неувязка, — ответил орк, — дрова почти кончились. Осталось чуть, только шкуру опалить.
— Что у нас есть горючего?
— Связка старых копий, из тех, что тут валялись, тряпки разные, жира чуток. Но это всё для факелов.
— Копья — в огонь. Тряпки для факелов можно мотать на длинные кости, их здесь навалом. Жир, — коротышка потыкал меня пальцем в живот, — скоро будет. Число факелов прикажи уменьшить.
— Копий не хватит.
— Тогда, — коротышка оглянулся на своё кресло, и в голосе его прозвучало сожаление, — берите трон. И пошли полдесятка парней обшарить дальние склепы, в которых ещё не были, пусть тащат всё, что может гореть.
— Может, не стоит брать трон, — почтительно сказал орк, — парни могут и сырьём поесть. Как же без трона…
— Парни, — веско ответил коротышка, — должны знать, что ради них я отдам всё. Трон потом сложите новый, из камней, накроете буургха, и можно будет сидеть. Это даже лучше, чем эта старая мертвецкая рухлядь. А сырым будем есть этого, если те, что наверху, не уйдут через два дня. Но они не ставили бургх и, значит, должны уйти. Тогда и будем запасаться мясом и дровами. Делай, как я сказал.
Орк склонился, но не уходил.
— Что ещё?
— Там некоторые, — орк немного помялся, — посмотреть хотят, вот что.
— Скажи им — попозже. Пока я хочу побыть один. Пусть поедят. Успеют ещё посмотреть, может, и самим разрешу позабавиться. Да. Приготовьте мне печень. С кровью.
Орк второй раз склонился и убежал, громко топая.
Пока они разговаривали, я успел стряхнуть с себя наваждение ужаса и кое о чём подумать.
Я хоббит. Я мал ростом. Силы мои невелики. Наверное, мне уже никогда не увидеть золотые волосы моей матери. Но разве в этом дело. Я потомок Садовников и Туков. Один мой дед, не дрожа, стоял перед паучихой Шелоб и дошёл до огненных недр Одинокой горы. Второй — едва не погиб на Пеленнорских полях, а позже дрался с врагами в родном Шире. Ради чего они это делали? Мне не досталось встретиться с врагом в бою, мне придётся умирать не с оружием в руках, а на сыром, пахнущем плесенью каменном столбе. Мой бой здесь.
Если эта тварь с лицом ребёнка и повадками мастера заплечных дел хочет, чтобы я кричал, ей придётся сильно потрудиться. Если когда-нибудь после моей смерти ему захочется побывать в Хоббитоне, пусть заранее узнает, с каким народом ему придётся иметь дело.
Коротышка вновь принялся за мою одежду, он разрезал её медленно и старательно, что-то говорил, улыбаясь и растягивая слова. Наверное, этот медлительный ритуал должен был окончательно запугать меня, сломить мою волю. Только меня не было рядом с ним. Я был в родном Хоббитоне. Я прощался со всеми, кого помнил, знал и любил. Я просил у них прощения за всё, чем успел их обидеть, и прощал им то, что сам раньше считал обидами. Я радовался, что умирать мне придётся долго, потому что много было тех, кому надо было сказать хоть несколько слов, хоть одно. Многих мне надо было простить и у ещё более многих попросить прощения.
Коротышка надрезал мне кожу на груди тонкими полосами, и я чувствовал боль, но думал я не о ней. Я вспоминал золотые волосы матери и хитрые глаза отца. Я разговаривал со смешливым и озорным дедушкой Сэмом. Даже перед Настурцией Шерстолап я извинился за то, что уже никогда не смогу вступить с ней в брак и пожелал ей найти другого мужа.
Остановил моего мучителя короткий вскрик у дальнего входа в зал. «Кто там ещё?» — недовольно обернулся коротышка. Он как раз тянул первую из узких полосок моей надрезанной кожи, отрывая её от мяса. Кожа с лёгким треском отслаивалась и оторвалась уже дюймов на восемь. Я видел неровную полосу собственного мяса, сочащегося каплями тёмной крови. Это было… Впрочем, Вам ни к чему знать, как это было. Поверьте мне на слово, когда с вас живого дерут шкуру, ощущения неприятны. Я чуть, было, не закричал от кошмара этого вида и сознания того, что это происходит со мной, с моим телом. Но вовремя вспомнил, что я, в сущности, уже умер, и сумел остановить крик. Надо было вернуться в Хоббитон, чтобы не оставаться один на один с этой жуткой реальностью.
— Кто там? — повторил коротышка. — Кого там носит? Я же приказал оставить меня одного!
— Гости, — насмешливо ответил из темноты странно знакомый голос.
— Гости, — недоумённо, мне показалось, что даже растерянно, повторил коротышка. — Скажи ещё что-нибудь.
— Зачем? — усмехнулся голос. — Любишь послушать страшные сказки на ночь?
— Гхажши? — теперь в голосе коротышки растерянность звучала вполне отчётливо. — Этого не может быть!
— Почему? — удивился голос. — Ты просто забыл, кто я. Нам запрещено умирать, а урр-уу-гхай знают, что такое долг. Я выжил. Отдай малого, Гхажшур! Отдай, пока его ещё можно вернуть к жизни, и я оставлю тебе твою.
— Гхажши, мой маленький Гхажши, — вдруг замурлыкал коротышка, — я даже рад, что ты жив. Ты и представить не можешь, как я рад.
— Могу, — отрезал из темноты Гхажш. Судя по голосу, он перемещался по залу. — После того, как я умер, я могу представить всё, что угодно. Даже твою радость. Отдай малого, добром прошу!
— Нет! — коротышка прижался к моей обнажённой груди и приставил мне кинжал к горлу. — Не отдам, и ни шага дальше, если хочешь получить его живым.
— Если я не получу его живым, ты отсюда не выйдешь.
— Ну и что, — пропел коротышка, — ты же всё равно не выпустишь меня. Ни меня, ни парней. У тебя семьдесят клинков наверху, я знаю. Ты нас всех всё равно убьёшь.
— Нет, — ответил Гхажш, — сегодня не убью. Убью, если встречу в другой раз. Отдай малого, Гхажшур, отдай!
— Хорошо, — согласился вдруг коротышка, — отдам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129