— И цепь.
— Руку я вместе с ним похоронил, а цепь мне энт оторвал.
— Энт? — Гхажш ошеломлённо помотал головой. — Это бродячий пенёк что-ли? Ты встречался с бродячим пнём и всё ещё живой?
— Они не пеньки! — обиделся я за энтов. — Они добрые! И это питьё, про которое ты говоришь «зелье», это их пища. Мне его энт сам дал. Так что можешь их поблагодарить за выздоровление.
— Да? — Гхажш помотал головой и машинально отхлебнул из баклаги. — Это пойло бродячих пеньков? Тогда я из наших, наверное, первый, кто его пил. Я уже ничего не понимаю. Когда нас с Урагхом разнесло, ты у него на руках лежал и, по-моему, не в себе был. Давай рассказывай всё по порядку!
Я рассказал. Всё что помнил про пещеру и про Фангорн.
— Дела … — протянул Гхажш, когда я рассказал ему о поступке Урагха. — Это не я ему приказывал, это он сам. Ты не знаешь, но у нас можно всю жизнь в снагах проходить… Без имени. Это он так доказал, что я зря его имени лишил. Что он не «гха», а воин. Урагх — это и значит, по-нашему, воин. И имя у него было такое же.
— Как доказал? — не понял я. — Там же никого кроме меня не было, а я в этом ничего не понимаю. Даже сейчас.
— Доказывают самому себе, — совсем уж непонятно, словно для себя, произнёс Гхажш, — остальных убеждают. Убеждать ему было некого, а доказать, он доказал. Он мог руку и не резать. Мог просто тебя отпустить.
— Как это? — пришёл мой черёд изумляться. — Цепь же, её зубами не перегрызёшь.
— Кугхри принеси, — попросил Гхажш, — и камень какой-нибудь, а лучше — два. Да не менжуйся! Я тебя в ручье мог триста раз утопить, пока ты без памяти лежал.
Я решил, что он прав, недоверие при всём, что теперь между нами происходило, оскорбительно. И быстренько притащил требуемое.
— На бок ложись, — приказал Гхажш, — ошейник снимать будем. Он тебе всё равно маловат, перестарался Хальм, туговато затянул. Как я раньше не заметил?
Только после его слов я ощутил, что ошейник, действительно, слегка сдавливает шею, как раньше не сдавливал. Наверное, я не замечал этого, потому что дышать он мне пока не мешал. Когда я лёг, Гхажш придвинулся, и я почувствовал, как между кожей и ошейником протискивается сталь кугхри. Стукнул по обуху клинка камень, в ушах слегка зазвенело, и ошейник распался.
— Держи, — Гхажш протянул мне кусок цепи. — Вот так это можно было сделать.
— Так просто, — удивился я.
— А чего тут трудного, — в свою очередь удивился Гхажш, — смотри, — и показал мне клинок.
Я посмотрел и ничего не понял.
— Внимательно смотри, — и Гхажш провёл пальцем по гладкому, без единой щербинки, лезвию. Я начал понимать. — Этим самым клинком ты бородатого почти пополам развалил. А он в броне был. Для кугхри эта деревенская цепь, что верёвка. Он железо бородатых рубит. Для таких дел и скован. Понятно? Что дальше было?
Я рассказал. Когда я говорил о похоронах на болоте, Гхажш одобрительно кивал, и мне стало приятно, оттого что мой поступок, действительно, оказался для кого-то важным. Потом я добрался до встречи с энтом, и вот уж тут Гхажш начал требовать от меня подробностей не хуже самого энта. Особенно о том, что энт говорил о людях Рохана. Он заставил меня повторить речи Скородума едва ли не дословно.
За этими разговорами, перемежаемыми глотками энтового питья, незаметно прошёл день. Пора было устраиваться спать. В валунах решили не ложиться. После многодневного лежания Гхажша там изрядно воняло. Расположились под каким-то деревом. Буургха Гхажша тоже вонял, и его сначала замочили в ручье, а потом растянули между двух молодых деревцев для проветривания и просушки. К счастью, буургха Урагха был достаточно велик, и мы могли, завернувшись, спать в нём вдвоём, надо было только поплотнее прижаться друг к другу, чтобы не терять тепло. Ночи в горах холодные.
— Никогда не думал, что придётся спать в обнимку с орком, — пошутил я, прижимаясь к нему, но Гхажш моей шутки не принял.
— Сам ты, орк, — обиделся он. — Это братец у меня орк. А мы урр-уу-гхай. Мы солнца не боимся.
— А Хальму говорил, что орк, — заметил я.
— Всё-то ты слышишь, — буркнул Гхажш. — Это я его на вшивость проверял. Надо ж мне было понять, как он к нам относится.
— Тогда объясни, чем орки от вас отличаются. И почему у тебя брат орк, если ты урукхай.
— Не урукхай, а урр-уу-гхай, — раздельно произнёс Гхажш. — Удивляюсь я на тебя. Ты ночью ещё мог копыта отбросить. А теперь такие вопросы задаёшь. Как я тебе в двух словах всё объясню? Спи. Утром расскажу.
Он зевнул, закрыл глаза и уснул. Я позавидовал его умению засыпать так быстро, прикрыл веки и тоже уснул.
Снилось мне что-то хорошее, спокойное. Такой приятный был сон, что смотрел бы и смотрел, не просыпаясь. Да вот только урр-уу-гхай имеют привычку просыпаться за час до рассвета. В Хоббитоне тоже обычно не залёживаются, но у нас встают всё же вместе с солнцем, а не раньше него. Когда Гхажш выбрался из буургха и ухромал к ручью, я попытался поспать ещё немного. Но по окрестностям разносилось такое жизнерадостное уханье, такой лихой посвист, что спать стало совершенно невозможно. В конце своего умывания Гхажш ещё и спел. Позже узнал, что это «Песня хмельной ватаги», и её завершающие слова: «Радуйтесь воле, бродяги!», Гхажш проорал мне прямо в ухо.
Я сел, вытряхнул из головы остатки сна и поругал его: «То огня не велишь зажигать, боишься, что увидят. То орёшь — горы вздрагивают». Гхажш улыбнулся, так что стали видны коренные зубы, схватил меня и подбросил в воздух. Он немного не рассчитал, потому что, ловя меня, едва не выпустил из рук и упал, так что я оказался сверху.
— Какой-то ты тяжёлый, — заметил он, выбираясь из-под меня. — Вроде раньше легче был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129