Я знал, что это ещё далеко не победа. Даже не тень её. Морок, пленивший меня, продолжал жить. И он разрастался. Тёмный зал наполнился гулом множества непонятных голосов. Багровые призраки плясали перед моим взором и подмигивали мне чёрными провалами глазниц.
Я не обращал на них внимания. Мне хватало забот следить, чтобы левое плечо и живот чувствовали камень.
Сейчас мне страшно вспоминать об этом. И ещё страшнее думать о том, что в зале могло быть открыто несколько дверей. Но, к счастью, была открыта одна. Та, через которую мы вошли.
Когда я ощутил, что плечо моё ни во что не упирается, я сначала испугался, потом обрадовался, а потом начал шарить руками, пытаясь найти Гхая. Не сразу, но я его нашёл. Гхай лежал, завалившись набок. Не шевелясь. Зажав в ладони шнур паутянки.
Пусть вспомнит Единый того, кто открыл, что из паутянки можно вить нервущиеся нити и верёвки. Если бы не эта нить, мне ни за что бы не выбраться из мрака подземелий Барад-Дура.
В себя я пришёл у лестницы. В какое-то мгновение вдруг понял, что лежу на спине, и надо мной ревёт и силится вырваться из клетки Багровое Око. И что это не морок. Трясущимися руками я сорвал с пояса баклагу с водой, зубами выдернул пробку и влил половину содержимого в пересохшую глотку. Меня тут же вырвало. Вырвало жестоко. С кровью и жёлчью. Вывернуло наизнанку, как свиную кишку для набивки колбас. Я попытался напиться мелкими глотками, но и это мне не удалось. Как только что-то попадало в желудок, рвота возобновлялась.
Не знаю, сколько часов я просидел под лестницей. За пламенем Ока из темноты подземелья не видно неба, и я даже не мог сказать, день снаружи или ночь. Мало по малу тошнота прошла и я смог выпить воды и подкрепиться сухарями. О том, что мне нужно делать дальше, я не задумывался. Я и так это знал. Друзей не бросают. Даже мёртвых.
О том, как я вытаскивал их, я помню лишь обрывки. Я был слаб настолько, что едва мог стоять на ногах, и всё внутри меня кричало: «Не ходи!» Но не пойти было нельзя. Я помню, как, отчаянно ругаясь и плача, волок по проходу бесчувственное тело Гхая, как привязывал верёвку к поясу Огхра. Как Гхажш шептал: «Оставь. Уходи. Расскажи там…»
Но мне было не до его горячечного бреда. Я не мог его оставить. Это было бы ещё противнее, чем бросить его умирать в Хмурых горах.
Говорят, любой ужас рано или поздно кончается, иногда вместе с жизнью. Этот, к счастью, кончился раньше. Правда, нас ждал следующий. Когда обессилевшие, мы выбрались наверх, оказалось, что вокруг ясный, жаркий день. А от подножия башни доносится оживлённый визг.
«Только их нам не хватало», — устало проворчал Гхажш. Внизу, вокруг валяющихся туш наших бактров, копошились десятки огненно-рыжих зверьков.
— Кто это? — спросил я, хоть и не нуждался в ответе. Но надо же было что-то сказать.
— Уу-шагхрат, — ответил Гхажш. — Твари. Нельзя было бактров без присмотра оставлять. Они сюда, наверное, со всей округи сбежались. На дохлятину.
— Это они их?
— Не знаю. Не каждый шагхрат может бактра завалить. Это молодняк. Рыжие ещё. Матёрые — цветом совсем как огонь. Они стаями не живут. Одиночки. Видно, пришёл ночью один, порвал бактрам глотки, пока спали, нажрался и ушёл. А потом эти прискакали. Говорю же, нельзя было бактров оставлять.
— Я-то бы что сделал, — начал оправдываться Гхай, — против такой стаи. Самого бы ещё загрызли.
— Никто тебя не винит. Думать надо было раньше, — при этих словах я тоже почувствовал себя виноватым.
— Что делать будем? — спросил Огхр. — Внизу вода и продовольствие. Эти твари разбегутся, если слезем?
— Я проверять не буду, — ответил Гхажш, доставая из сбруи знакомые трубки и плошки. — Значит, так, сейчас зайдём с наветренной стороны, зажжём это всё и сбросим. Только не дышите, когда дым пойдёт. Один раз уже траванулись, хватит.
— А подействует? — это встрял Гхай.
— Подействует, — пообещал наш шагхрат. — Не убьём — так разгоним. Взяли!
Горели сброшенные плошки недолго. Минут пять или десять. Но когда зелёный дым рассеялся, всё место нашей стоянки было усеяно рыжими тельцами.
— Слышь, шагхрат, — оживился Гхай, увидев это. — А почему эту штуку в бою не используют?
— Делать долго, — ответил Гхажш. — И опасно: те, кто делает, потом быстро умирают. Против остроухих раньше применяли, против бородатых иногда тоже. Но это в лесу или в пещерах. Там ветра нет. А на вольном воздухе скоро рассеивается, ты же видел.
— А у тебя откуда? — не отставал Гхай. — Если те, кто делает, потом умирают?
— Вопросов много задаёшь! — обозлился Гхажш. — Пошёл вниз! Сначала воду наверх, потом продовольствие!
— Так есть! Воду, продовольствие! — и Гхай скрылся за краем площадки. Почему он не стал дожидаться ответа, я тогда не понял.
Воды после нашествия огненных крыс осталось немного. Во вспоротых острыми клыками мешках её осталось едва по полбаклаги на брата. С продовольствием было лучше. Вяленому мясу, твердокаменным сухарям и гхуурууту крысы предпочли свежатину. Ещё уцелели запасы шагху и зелёного мёда.
— Возвращаться надо, — высказал своё мнение Огхр, когда мы обозрели спасённое. — Без воды не протянем.
— Не сможем, — покачал головой Гхажш. — Две баклаги на четверых. Пешком, пять дней ходу, ну четыре. По летней жаре. Не дойдём.
— Одного послать в деревню, за помощью.
— Всю воду ему придётся отдать. Остальные не выживут. А мы дела своего ещё не сделали. И неизвестно, что там сейчас в деревне.
— Бегом ночью, — предложил Гхай. — На мёде.
— Для мёда тоже вода нужна, — возразил Гхажш, — иначе сгоришь. А после ночи — день. Что днём делать? Тут тени нет — прятаться негде. Один день под буургха выдержим без воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129