Она тоже смотрела на него, стараясь понять, что же это за человек, перед несомненным обаянием которого она не могла устоять.
– Мерилен, вы должны научиться создавать себе проблемы только в нужный момент, и не ранее. Живите спокойно, счастливо, день за днем. Смотрите на вещи с правильной точки зрения.
– Это как же?
Он взял ее под руку:
– Объясню. Если посмотрите на наше дело с точки зрения эмоций, получите превратную картину. А вы посмотрите на него, напротив, с точки зрения искусства. Это самый верный способ воспринимать реальность. И тогда испытаете чувства, а не угрызения совести. Ну а потом, если окажутся какие-то неприятные последствия для людей, видно будет. Всему свое время. Сумеете?
– Нет. Не думаю.
– Вы слишком закомплексованы. Освободитесь. Отбросьте эту ветхую буржуазную ментальность. Действуйте так, словно играете в какую-то игру.
Они направлялись к тому месту, где Мерилен оставила свою машину. Контатти продолжал мягко убеждать ее:
– Пойдите сегодня вечером к Уэйну. Вам кажется справедливым лишать его своего общества в такие трудные дни? При всем том, что ему предстоит сделать… и сказать? Вы все еще его женщина или нет?
– Вам удается заставить меня почувствовать себя абсолютной дурой, – заметила Мерилен, слегка улыбнувшись. – А также в какой-то мере… достойной презрения.
Контатти вздохнул:
– Вы опять смотрите на вещи с неправильной точки зрения. И поэтому делаетесь скучной, банальной, нудной. Следовало бы презирать вас за это. Но мне нравятся противоречия, и поэтому я чувствую, что становлюсь весьма неравнодушен к вам. Да, я в самом деле исполнен к вам нежности и любви…
– Ваш искренний тон трогает меня, – с иронией заметила она.
– Вы считаете меня циником. Какая ошибка. В работе, конечно, я действую без предрассудков, но поверьте мне, общаясь с женщиной, я становлюсь нежным и уступчивым настолько, что готов удовлетворить любое ее желание. Просит хлестать ее, хлещу. Просит бить, бью. Просит предать, предаю. Просит оставить, оставляю.
– Поразительное благородство, – засмеялась Мерилен. – А если она попросит совсем другого. – И тут же постаралась опередить его ответ: – Не надо отвечать. Позвольте мне самой представить это.
– Я намерен ухаживать за вами. Но не теперь. Сейчас это было бы дурным тоном. Однако, когда наша операция завершится, я попрошу вашей руки. Официально.
– Я не встречала большего наглеца.
– Я говорю совершенно серьезно. Вы это поняли?
– Теперь я уже немного знаю вас, но все равно никак не могу отличить истину от фальши.
Они подошли к машине и, остановившись, некоторое время смотрели друг другу в глаза. Он с удовольствием, она с интересом.
Попрощавшись, Контатти удалился, смешавшись с толпой, а Мерилен, слегка улыбаясь, заглянула в сумку и выключила магнитофон. Потом села в свою «ланчу» и уехала.
Одно из ружей было разобрано: детали его лежали на столе, и Юрек одну за другой тщательно чистил их.
Он был целиком погружен в свое занятие и не слышал легкого стука в дверь. В комнате появился Станислав, в халате, встрепанный, с воспаленными глазами.
– Я только что мерил температуру. Тридцать семь. Я поправился.
– По вашему виду этого не скажешь.
– Мне бы хотелось меду. Могу я взять еще немного?
– Подождите, пока вернется Ева. Она вот-вот придет, – сказал Юрек, посмотрев на часы.
– Не знаю, чем заняться. Можно позвонить?
– Я уже сказал вам – нет. Я жду важный звонок.
– А Соня не придет?
– Она не будет ночевать дома. А теперь возвращайтесь в постель. Книги у вас есть?
Огорченный, Станислав вышел.
– Закройте, пожалуйста, дверь.
Мальчик поспешил выполнить просьбу отца.
Немного поразмыслив, Юрек поднялся, прошел к окну, посмотрел на усыпанное звездами небо, потом на часы. Не прикоснувшись к еде, стоявшей на столе, он взглянул на ящики с виски, составленные в углу. Покачал головой. Потом достал из небольшого шкафчика бутылку водки, бутылку минеральной воды и две рюмки, поставил все на стол рядом с ружьем и сел.
Уже давно, очень давно не случалось ему пить. Пить всерьез.
Он наполнил одну рюмку водкой, другую минеральной водой и выпил их одну за другой, не переводя дыхания, по-польски. Затем принялся чистить ствол ружья и спустя какое-то время выпил еще – большой глоток обжигающей водки, затем глоток минеральной воды. Снова посмотрел на часы и выпил в третий раз, методично, без удовольствия. «Словно польская свинья», – сказал он сам себе, сразу же вновь наполнив рюмки. Польская свинья: одинокий и печальный пьяница.
По вечерам часов с восьми, когда все обычно садятся ужинать, этот квартал пустел и оказывался во власти бандитов – парней и девушек, как правило не старше двадцати лет, у которых имелись отличные, мощные мотоциклы. На этот раз банда местных хулиганов съехалась, как всегда, к бару, служившему для них местом сбора.
Настойчивый гудок клаксона привлек внимание парней, и они увидели «мерседес» Шабе. Машина остановилась, из открывшейся дверцы вылетел на мостовую измочаленный щипач и так ударился о чей-то мотоцикл, что даже опрокинул его.
Парни не успели прийти в себя от изумления, как Шабе вышел из машины и заявил:
– Я привез вашего Пиппо. Он поранился.
Удивленные появлением этого тощего старика, державшегося столь нагло и вызывающе, бандиты притихли. Немногие прохожие поспешили удалиться во избежание неприятностей, а бармен, выглянув на улицу, принялся опускать железную гофрированную штору.
Первым отреагировал высокий блондин тщедушного сложения, которое никак не вязалось с мрачным выражением его лица. Со злобным любопытством глядя в упор на Шабе, он помог щипачу подняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78