Кандалы, суд.
— А каким образом королевская бумага попала к Великому Моголу? Разве это не достойно наказания?
— Но ведь не доказано, что это случилось по его упущению.
Губернатор возился с колпаком так сердито, будто это были аргументы Ливингстона.
— Чего вы добиваетесь?
— В конце концов, алмаз будет в наших руках. Кидд сделал то, что обещал. Он не просит денег, он ничего не просит.
— Еще бы!
— Я думаю оставить его на своей ферме. Пусть поживет там, пока дело утихнет, а оно утихнет, когда алмаз окажется в руках у посла Аурангзеба.
— А как быть с деньгами, вложенными в это предприятие?
— Вложены, насколько я понимаю, были казенные деньги…
— Что-о?!.
— Если говорить о ваших личных суммах, то я готов поручиться за капитана Кидда в этих пределах. Вы все получите обратно, включая и те полторы тысячи, что достанутся миссис Джонсон. Не сразу, естественно, в течение года или двух.
— Не слишком радужная перспектива.
— Согласен с вами, милорд. Но мне кажется, что господа с Даунинг-стрит будут вам весьма благодарны за возможность избежать большого правительственного скандала, и благодарность эта сильно превысит…
— А это уже не ваше дело!
Ливингстон поклонился:
— Прошу прощения, милорд.
Губернатор прищурился.
— Послушайте, а почему вы так хлопочете за этого недоумка? Вы в Нью-Йорке известны как человек, который бесплатно и пальцем не пошевелит.
— Спасибо за добрые слова, милорд.
— Не ерничайте. Все-таки скажите, почему. Может, он вам что-то привез. Может, он все-таки разыскал золото Леруа, а?
Ливингстон медленно развел руками:
— Увы.
— Тогда непонятно. А непонятное вызывает подозрение.
— Если я вам скажу, что он мой друг, это рассеет подозрение, милорд?
Губернатор вытер обильный пот со лба и вдруг засмеялся. Злорадно, ехидно.
— Могу я поинтересоваться, к чему относится ваш смех, милорд?
Торговец был готов вспылить, но оказалось, что его превосходительство смеется не над ним.
— Я представил себе, как миссис Джонсон будет пробираться к своему нелюбимому муженьку по ночам на сеновал. Ведь вы прячете его на сеновале, да? Почему-то преступников все и всегда прячут на сеновале.
Уильям Кидд лежал на трухлявой соломе и смотрел вниз сквозь щель в деревянном помосте. Ничего интересного ему видно не было. Крупы коров, коровьи головы. Внизу шла плохо различимая, непрерывная, теплокровная жизнь. Коровы похрапывали, чесались, толкались.
И пахли.
Все детство, всю юность и молодость Уильям прожил среди домашних животных. Спал со щенками, возился с телятами. Теперь ему, естественно, казалось, что он вернулся в детство.
Особенно сильным было это чувство, когда он лежал на остатках прошлогоднего сена, закрыв глаза. Сама ферма мало чем напоминала отцовскую.
Здесь все было деревянное, неосновательное. Как будто хозяева не были уверены, стоит ли тут селиться навсегда. Кидд-старший сложил ограду своего скотного двора из камня, не говоря уж о самом доме.
За коровами присматривала небольшая ирландская семья — двое взрослых, двое детей. Они же присматривали и за странным гостем мистера Ливингстона. Люди они были серьезные, чистоплотные и неразговорчивые.
И исполнительные.
Мистер Ливингстон посоветовал Кидду не покидать в дневное время сеновала, и они исправно следили за тем, чтобы мистер Смит (для конспирации) строго следовал хозяйскому совету.
Надо ли говорить, что подобная усидчивость давалась капитану нелегко. Удерживал его только страх попасться в руки властей до того, как он увидится с женой. Простые солдаты не станут вести с ним сложных переговоров, они просто вывернут карманы его полуистлевшего камзола и отберут алмаз.
Кидд лежал на спине, лежал на животе, лежал на правом боку, потом на левом. Насмотревшись на невнятную жизнь коров и нанюхавшись запахов благородного лугового навоза, он следил за стремительным поведением ласточек сквозь прорехи в соломенной крыше.
Каждый раз, когда ласточка мелькала в голубой дыре, сердце у него вздрагивало.
Но где же Камилла?!
Эта мысль каждые полминуты с ужасом приходила ему в голову.
Может быть, она так плоха, что…
Может быть, она в отъезде и поэтому…
Не ведет ли господин губернатор какую-нибудь скверную игру, и в силу этого…
Не утонул ли дружище Ливингстон, переправляясь с острова на материк, так что…
А может, она меня разлюбила?!
Не хочет видеть!
Начиная размышлять, Кидд обязательно добирался до этой вызывающей содрогание мысли и всякий же раз от нее мужественно отмахивался.
Ведь не могло же этого быть на самом деле!
Он путешествовал два года, он должен был научиться терпеть.
Не научился.
Три дня на сеновале дались ему тяжелее, чем два года в корабельной каюте.
Он проделал несколько отверстий в стенах трухлявой постройки и, перебегая от одного к другому, все старался подсмотреть тот момент, когда появится экипаж, везущий к нему Камиллу
Ждал он ее появления со всех четырех направлений.
И со стороны тех старых акаций.
И со стороны холма, раздвоенного пешеходной тропой.
И со стороны таинственного ручья, показывающего только один локоть своей забирающейся в тенистые заросли длани.
На четвертом направлении, западном, стоял фермерский дом. Казалось бы, из него Камилла никак не могла появиться.
Но он ждал ее и оттуда.
Распахивается дверь, выскакивает на улицу мальчишка с корзинкой.
Время завтрака. Пара печеных яиц, кусок оленины и хлеба кусок. Бутылка молока.
Есть Кидд совершенно не мог, хотя не только понимал, но и чувствовал, что голоден. Организм не отвергал еду, он в ней не нуждался.
Приняв корзинку, он попробовал очистить яйцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111