Тупой служака. Исполнительный, основательный, уставобоязненный.
Если бы была возможность, Белломонт именно его отправил бы за алмазом.
Вторым помощником и штурманом одновременно стал лейтенант Робертсон. Губернатора пленил его послужной список и отзывы прежних начальников, вписанные в патент. Все они в один голос утверждали, что лейтенант Робертсон — большой мастер своего штурманского дела, офицер трезвого поведения. При личном знакомстве этот длинный, узкоплечий субъект с лошадиными зубами и мрачноватым взглядом также не произвел впечатления авантюриста.
Лорду Белломонту, очевидно, следовало бы задуматься, почему столь ценный офицер так часто менял места службы. Не являлись ли лестные отзывы командиров своеобразной платой за готовность убраться с глаз долой?
Губернатор не задумался.
Третьим важным лицом, введенным в команду лично Белломонтом, был Уильям Мур, канонир. Замечательным в нем было то, что он родился на Лонг-Айленде, то есть прекрасно знал местные воды, что, впрочем, вряд ли могло помочь в плавании вокруг Африки. Лорд Белломонт, как всякий приезжий правитель, держал в подсознании мысль о том, что он должен в какой-то мере использовать аборигенов. Назначением Мура в команду он удовлетворил свою подсознательную потребность.
Надо сказать, не к пользе аборигена.
Но об этом много ниже.
Теперь о семейных перипетиях капитана Кидда.
Интересно, что свою обожаемую жену он застал в саду, за обильным и веселым ужином с друзьями, среди которых было подозрительно много докторов, пользовавших ее перед отплытием мужа в Англию.
Может быть, таким образом она выражала им свою признательность. Правда, оставалось неясным, за что она им, собственно, благодарна. За то, что отплыл муж, или за то, что ей полегчало.
А полегчало весьма.
Пробравшись меж кустами лавровишни и мегаллании, Кидд увидел Камиллу с куском жареного мяса на вертеле. Мяса, политого острейшим перечным соусом. Причем во второй руке у нее был большой бокал с красным сладким вином.
Состоялась немая сцена.
Камилла все же довольно быстро сориентировалась и рухнула в обморок, чтобы избежать немедленных объяснений по поводу своего здоровья.
Обморок и сам весьма выразительно говорил о нем.
Доктор Джонсон принял удар капитанского недоумения на себя. Он сказал, что сегодняшнее празднество — это первая попытка миссис Джонсон выбраться на свежий воздух после многонедельного затворничества. Вчера она почувствовала себя лучше, и тогда они (он повел рукой в сторону остальных присутствующих врачей) решили собраться на консилиум, чтобы определиться, может ли она вставать без риска нанести вред своему состоянию. Тяжелому, но стабильному в последние месяцы.
— И что же решил консилиум? — с трепетом спросил внезапно вернувшийся муж.
Джонсон развел руками, как бы показывая, что он их умыл:
— Вы сами все видите.
Нюхательные соли, спешно принесенные горничной, уксусные примочки к вискам возымели действие. Сознание вернулось к хозяйке, она выразила слабую радость по поводу возвращения мужа из дальнего странствия.
— Я не вернулся, — извиняющимся тоном сообщил Кидд, — я только заехал окончательно проститься. Как только будет набрана команда, мы отправимся дальше.
Сообщение, что встреча с мужем будет недолгой, благотворно подействовало на миссис Джонсон, она расположилась в плетеном кресле поудобнее, выпила еще глоток вина, но флакон с нюхательной солью велела не уносить.
Капитан поведал ей о перипетиях своего предварительного плавания.
— Что Лондон?
— Как вам сказать, я его толком и не рассмотрел, думал все время о вас.
— Но хоть в Ковент-Гардене или в Линкольн-Ин побывали, я надеюсь?
Кидд виновато улыбнулся:
— Театры не слишком влекут мое воображение.
— Ах, а мое влекут.
Снова виноватая улыбка.
— Когда же вы снова отправитесь?
— Вы так спрашиваете, будто вам не терпится.
Камилла опустила веки.
— Мне не терпится, чтобы вы поскорее вернулись. А ведь этого нельзя сделать, сначала не уплыв.
— Феона! — Это уже было обращение к горничной, та быстро открыла флакон и поднесла его к трепещущим ноздрям госпожи. Камилла откинула голову и глубоко задышала.
Доктор Джонсон кинулся к ее ручке и вдумчиво пощупал пульс. Потом серьезно сказал, обращаясь к своим жующим коллегам:
— Опять приступ. Нам не следовало так рисковать. Свежий воздух, говядина и мадера пока не для нее.
— А что для нее? — потрясенно спросил встревоженный муж.
Врач потер пальцем переносицу.
— Виноград, мороженое и полное затворничество. Слуги, стоявшие наготове под деревьями, бросились выполнять врачебное указание. Кресло вместе с больной уплыло в дом. Лицо капитана посерело от печали.
— Как все-таки называется ее болезнь, доктор?
— Я же писал вам на бумаге.
— Латынь для меня закрытая книга, вы не могли бы мне объяснить причину этой страшной хвори как-нибудь попроще, я был бы вам весьма обязан.
— Вы мне и в самом деле слегка обязаны, я ведь наблюдаю и консультирую вашу супругу фактически бесплатно. Не будем же мы считать этот легкий ужин гонораром.
— Конечно не будем. — Кидд полез за своим кошельком. — Но тем не менее хотелось бы знать, что с ней?
Джонсон медленно и старательно вновь потер переносицу, подергал носом, отгоняя аппетитный запах, валивший клубами от жаровень и сказал:
— Общее ослабление внутренних органов. И печень, и почки, и селезенка отказываются служить организму. И медленно угасают. Я уж не говорю о желчном пузыре.
— А что с ним?
— Он уже вообще не пузырь. Вергилиум вербанум.
— Это непонятно, но страшно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111