В руках у нее был серебряный поднос, на нем — большой серебряный же кофейник и три микроскопические чашечки. Кроме того, большая пергаментная коробка, украшенная тиснеными, опять-таки серебряными, рисуночками.
— В этот час я привыкла пить шоколад с перуанскими сладостями, вы не согласились бы разделить со мной эту трапезу, джентльмены?
Мистер Ливингстон выразил полный восторг перспективой закусить.
Кидд испугался, что у него кусок в горло не полезет и это обидит хозяйку.
— Миссис Джонсон…
— Называйте меня просто Камилла, ведь вы старинный друг моего мужа.
— Дорогая Камилла, хочу представить тебе своего хорошего приятеля, Уильяма Кидда. Он недавно прибыл в Нью-Йорк, и я счел своей дружеской обязанностью свести его с лучшими людьми города. Разве я мог, в достижении этой цели, миновать твой восхитительный дом?
— Очень мило, — чуть поджимая пухлые, резко очерченные губы, проговорила хозяйка, грациозно придерживая чашечку с раскаленным какао.
Уильям Кидд встал (ничего не опрокинув) и сказал:
— Уильям Кидд.
Ливингстон продолжал:
— Я уже сказал, что он прибыл недавно, ибо все свое время тратил на непрерывные бои с этими оголтелыми французами. Кстати, не без успеха и с пользой для Англии. Это он, именно он нанес им два самых серьезных поражения в Карибском море.
Камилла Джонсон ничего не слыхала об этих сражениях, но учтиво восхитилась.
Кидд почувствовал, что его рассмотрели и можно сесть.
Хозяйка, как бы в знак поощрения за невиданные морские подвиги, передала ему чашку с шоколадом. Он бы отказался, если бы мог. Он всерьез считал, что шоколад из ЕЕ рук — слишком большая награда за то малое, что он совершил.
Разговор между тем шел своим ходом,
— Это очень мило, дорогой мистер Ливингстон, что вы взялись руководить первыми поступками капитана, но, насколько я могу судить, его первая светская попытка была неудачной?
Миссис Джонсон, как и все, кто был на приеме у губернатора, знала о конфузе, понесенном рыжим капитаном-выскочкой. О мистере Ливингстоне у нее сохранились не самые лучшие воспоминания, и она не упустила случая его уколоть.
Уколотый ничуть не опечалился и не оскорбился. Он расплылся в широкой улыбке и радостно сообщил:
— Дорогая Камилла, вас ввели в заблуждение. Это не сэр Флетчер сурово обошелся с мистером Киддом, это мистер Кидд счел нужным поставить на место этого зарвавшегося негодяя с гнилыми зубами.
Лицо миссис Джонсон сделалось бледнее, чем обычно, она поняла, что чего-то не понимает, и поэтому испугалась:
— Вы уверены, мистер Ливингстон, что нашли правильные выражения для характеристики нашего губернатора?
Толстяк сиял. Ему нравилась его нынешняя роль.
— Для характеристики губернатора — возможно, но для взяточника и казнокрада эти слова как раз впору.
Волна недоумения пробежала по правильным чертам мадам. Они на мгновение стали почти неприятны. Конечно же Уильям Кидд ничего этого не увидел. Он смотрел в чашку.
— Казнокрада?!
— Сегодня утром он арестован!
— Кем?!
— Прибыл специальный посланец короля Вильгельма и привез решение парламента с подписью короля.
— То есть… — миссис Джонсон повернулась к Кидду, — вы шли на прием к сэру Флетчеру, зная, что он фактически смещен?
Уильям залпом проглотил шоколад, жутко обжегся и отрицательно замахал руками:
— Нет, что вы, нет!
— А вы коварный человек!
Уильям обмер, хотя, говоря по правде, мужчина, услышавший такие слова от женщины, должен был бы обрадоваться.
— Я не коварный человек!
— Понимаю, понимаю.
— Я ничего не знал, ничего!
Хозяйка понимающе и затаенно усмехалась.
Ливингстон старался как можно незаметнее ткнуть друга в бок, но сделать это было нелегко.
Капитан Кидд изо всех сил портил образ рокового мужчины, победителя французов и ниспровергателя губернаторов, который уже готов был поселиться в воображении стареющей красавицы.
Надо сказать, что он преуспел в этом деле. Слишком старательно и слишком страстно он обелял свою репутацию в глазах мадам.
Наконец она, зевнув, поверила ему, что он не имел никакого отношения к истории со снятием с поста сэра Флетчера. Так уж устроена женская голова, что и все прочее, что касалось этого странного рыжего капитана, напрочь перестало ее интересовать.
Прощание было холодным.
Ливингстон вздыхал, ему было жаль своего очередного замысла. Но поскольку с крушением этого замысла он не понес никаких финансовых потерь, печаль его была светла.
Уильям Кидд был, в отличие от всех остальных, в приподнятом расположении духа. Он был уверен, что добился огромного успеха, сумел открыть своей возлюбленной Камилле глаза на свою истинную сущность. Она теперь не думает, что он интриган и проворачиватель каких-то темных делишек. Она смотрит на него открытыми глазами.
— Могу ли я, миссис Джонсон, иметь счастье и честь бывать у вас?
Улыбнувшись без всякого энтузиазма, хозяйка кивнула по чисто светским соображениям.
Капитан чуть не прослезился от счастья.
А потом была красная кирпичная дорожка через цветущий яблоневый сад.
А потом была бричка, запряженная двумя великолепными серыми в яблоках лошадками. Такими замечательными, словно они были существами из сада Камиллы.
А потом был обед в конторе Ливингстона, где тот задал Уильяму вопрос, который не мог не задать:
— Ну и каковы ваши впечатления, мой друг?
Пребывавший в состоянии сна наяву, капитан конечно же понял его не сразу. И даже не со второго раза. А когда понял, сказал только одно:
— Я хочу на ней жениться.
Рывки, которыми двигалось сознание капитана, поражали даже столь бывалого человека, как Ливингстон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111