— Идите за Нанси.
— Пожалуйте,— сказала камеристка, взяла принца за руку и повела его по тому же самому темному коридору и лестнице, по которым он пришел.
* * *
Спустя несколько минут Генрих простился с очаровательной камеристкой у ворот Лувра, где тот же самый швейцарец по-прежнему притворялся спящим, и направился в свою гостиницу, думая о Ноэ, которого не видел с утра. Вдруг он увидел, что кабачок Маликана открыт, несмотря на поздний час, и под влиянием непреодолимого любопытства вошел туда. У огня грелся какой-то человек, а Маликан дремал за конторкой.
Человек этот был Ноэ.
Увидев его, Генрих вскрикнул от удивления.
— Ах, я знал, что вы войдете сюда, если увидите, что дверь открыта.
— Ты не ошибся. Вот и я.
Генрих посмотрел на Ноэ.
У Ноэ был таинственный вид, по-видимому, его что-то волновало.
— Черт возьми, уж не случилось ли с тобой какой беды на мосту Св. Михаила?
— Нет, не то.
— Ты чем-то озабочен.
— Я беспокоился о вас, Генрих.
— Обо мне?
— Да.
— А почему?
— Вы просидели весь день взаперти у прекрасной Сары Лорио.
— Ах, черт возьми! Я начал уж забывать о ней. Впрочем, это довольно странно: у Сары я чуть было не забыл, что принцесса Маргарита ждет меня в девять часов.
— А у Маргариты?
— Я даже не вспомнил о Саре.
— Видно, что у вас есть память сердца.
— О, принцесса так прекрасна! — в восторге прошептал Генрих.
— Следовательно, вы любите ее.
— О, пока еще нет.
— Значит, ювелиршу?
— Не знаю, право, но она тоже очень хороша и несчастна!
— Неужели?
— Этот Лорио, который нам показался таким честным мещанином...
— Ну, что же он такое?
— Негодяй, разбойник, убийца! — вполголоса сказал Генрих.
— Вот тебе раз! А я-то хотел еще спасти его от большой опасности.
— От опасности?
— Да.
— Каким это образом?
— Кажется, его скоро убьют. Но я не помешаю... только...
— Да объяснись же наконец.
— Только мы хорошо сделаем, если спасем его жену,— докончил Ноэ.
— Какая же опасность грозит ей, друг мой Ноэ?
XX
В то время как Генрих Наваррский сидел у принцессы Маргариты, Ренэ-флорентиец, находившийся все еще под влиянием откровений Годольфина, сделанных им в состоянии ясновидения, отправился в Лувр к Екатерине Медичи.
Ренэ имел право входить во всякое время к королеве-матери.
Екатерина не могла прожить дня, не повидав своего парфюмера. Ренэ знал государственные тайны лучше самого короля. Когда он вошел к королеве, она читала очень длинное письмо, полученное ею от сына, герцога Алансонского, писавшего ей из Анжера, где он был губернатором, и сообщавшего ей подробности восстания гугенотов в центре Франции.
— Ах,— с гневом прошептала королева.— Я наконец вырву у моего сына, короля, указ, в силу которого гугеноты получат достойное возмездие.
Вошел Ренэ.
— А, вот и ты! Ты пришел как нельзя более кстати.
— Я нужен вашему величеству?
— Да, ты будешь моим секретарем.
— Кому прикажете писать?
— Моему сыну, герцогу Алансонскому.
— Слушаю,— сказал Ренэ.
Он положил плащ и шляпу и сел напротив королевы. Екатерина сказала:
— Я должна покончить с гугенотами.
— Я одного мнения с вашим величеством.
— Герцог Алансонский пишет мне, что на западе гугеноты становятся нестерпимы.
— Что желает ответить ваше величество?
— Боже мой! Право, не знаю. Посоветуй мне, Ренэ.
Ренэ принял важный вид:
— Я прочел по звездам,— сказал он,— что гугеноты погубят монархию.
Королева побледнела.
— Можно ли это предупредить? — продолжал Ренэ.— Звезды говорят неясно. Однако, если верить им, монархию спасет женщина.
— А кто эта женщина?
— Это вы,— сказал Ренэ.
— И она восторжествует?
— Да.
— Какой ценой?
— Ценой потока пролитой крови. Но эта кровь, как спасительная роса, оплодотворит будущее.
Екатерина, женщина крайне суеверная, слушала внимательно Ренэ, своего оракула.
— Быть может, ты один будешь знать тайну моей
политики, зато будет хоть один человек на свете, который
не станет несправедливо осуждать меня.
— Вы великая государыня! — воскликнул с восторгом Ренэ.
Екатерина встала в гордой и спокойной позе.
Королеве-матери было только пятьдесят лет, она была хороша собой и величественна.
— Ренэ,— сказала она,— я приехала во Францию, когда мне было шестнадцать лет. Ребенком я очутилась среди развратного двора. Франциск I умирал, Генрих II, мой муж, хороший воин, готов был поставить свою корону ставкой во время игры в кости, Франция была разорена. Лотарингцы, испанцы, немцы, итальянцы оспаривали друг у друга это чудное королевство. Я спасла его своими советами. Оставшись в тридцать лет вдовой и матерью шестерых детей, из которых последний лежал еще в колыбели, я должна была нести тяжесть короны, а эта корона была действительно тяжела — клянусь тебе! Королевство тревожили внешние враги и междоусобная война. Я преодолела все. Говорят, что я скрытна и жестока; меня осыпают насмешками и оскорблениями, но в то же время предо мною дрожат, и французская корона, которая легко бы слетела с головы моего сына, держится крепко на ней благодаря мне. Понимаешь?
— О, да, ваше величество,— сказал Ренэ.
— Неужели ты думаешь,— продолжала Екатерина с жаром,— что дочь Медичи, принцесса, воспитанная во Флоренции — отчизне искусств и великих идей, до того ослеплена фанатизмом, что решилась бы погубить несчастных за то, что они идут слушать проповедь, а не обедню, если бы эти люди, прикрываясь религией, не организовывали заговоров?
Ренэ с- любопытством посмотрел на Екатерину. Королева продолжала:
— Видишь ли, гугеноты — враги престола и монархии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63