— Вы думаете?
Паола спросила это с такой дрожью в голосе, что Ноэ был тронут.
«Я любим»,— подумал он и еще раз поцеловал Паолу.
— Думаю ли я это! — прошептал он.— Но...
Она хотела было уже выразиться яснее, когда в соседней комнате послышался голос. Паола быстро встала и приложила ухо к занавеске, висевшей на двери.
— Ничего,— сказала она.— Это Годольфин бредит во сне.
— Гм, он бредит вслух?
— Он бредит и ходит во сне,— сказала Паола.
— Этого я себе никак представить не могу, дорогая Паола.
— Однако это так.
— Когда видишь сон, это служит доказательством, что спишь, не так ли?
— Да, он спит.
— Когда человек спит, то он произносит иногда вслух бессвязные слова, но...
— Но не ходит, хотите вы сказать?
— Конечно!
— Ну, а Годольфин спит и в то же время разговаривает и ходит и иногда пытается отворить эту дверь.
— Неужели?
— Успокойтесь, дверь всегда заперта на задвижку.
— Вот так странный сон! — сказал изумленный Ноэ.
— Годольфин — сомнамбула.
— Это что еще значит?
—Если бы он им не был, то мой отец не держал бы его у себя и не сделал бы моим тюремщиком.
Ноэ взял обе руки прекрасной итальянки и нежно пожал их, говоря:
— Паола, молю вас, объясните мне яснее.
— Вы не знаете, что значит сомнамбула?
— Это, должно быть, латинское слово,— сказал Ноэ,— а я не обучался этому языку.
— Это значит «ходящий во сне».
— Так.
— В Италии много таких людей.
— И вашему отцу очень нравится человек, который ходит во сне?
— Ему это приносит пользу.
— Какую, например?
— Годольфин во сне говорит и видит вещи очень странные, по уверению отца.
— Ваш отец сумасшедший.
— Очень возможно,— вздохнула итальянка,— но три года назад Годольфин открыл заговор гугенотов против королевы.
— Уж этому позвольте не поверить,— прошептал скептик Ноэ.
— Однако отца моего так поразили слова Годольфина, что он сообщил их королеве-матери, и она приказала схватить и повесить заговорщиков.
— А заговор действительно существовал?
— Да.
— Это странно.
— Отец не сказал королеве, что Годольфин открыл ему этот заговор, но уверил, что он сам прочитал о нем по звездам. Вам известно,— прибавила Паола,— что отец уверяет всех, будто узнает будущее по звездам...
— Да, знаю.
— Но на самом деле это Годольфин открывает ему многое во время сна. Часто благодаря ему отец мой находил пропавшие вещи.
— Неужели!
— И предсказывал события, сбывавшиеся потом.
— И Годольфин никогда не ошибается?
— О, напротив, даже очень часто. Но иногда он отгадывает.
— Где же ваш отец нашел этого странного человека? — спросил Ноэ.
Паола вздрогнула при этом вопросе. С минуту она не решалась ответить.
— Годольфин,— сказала она,— не знает своего происхождения, и отец мой уверил его, что нашел его на ступенях церкви.
— А это неправда?
— Мне кажется.
— Отец ваш, верно, похитил его у родителей?
— Этого я не знаю. Я была в то время ребенком, и мать моя, знавшая всю эту историю, никогда не хотела рассказывать мне ее, но я помню то, что я видела.
— А что же вы видели?
— Лет восемнадцать или двадцать назад мы еще не были так богаты, как теперь, и отец мой в то время еще, не пользовался доверием герцога Лоренцо Медичи. Мы жили в Венеции в бедном домике на берегу лагун. Раз ночью отец вернулся бледный, с окровавленными руками, и нес ребенка. Этот ребенок был Годольфин. Увидав моего отца и ребенка, мать моя вскрикнула от ужаса.
«Возьми его,— сказал отец,— мне стало жаль ребенка. Ты будешь заботиться о нем».
Они долго разговаривали вполголоса в углу комнаты, где стояла моя кроватка, но я не могла расслышать их слов. На другой день мы среди ночи уехали из Венеции во Флоренцию, на родину моего отца. Мать моя, лишившаяся своего последнего ребенка, кормила грудью Годольфина.
В Венеции мы жили бедно. Во Флоренции же вместо того, чтобы остановиться в дешевой гостинице, отец купил роскошный отель, дорогую одежду, нанял лакеев, и мать моя выезжала не иначе как в носилках. Отсюда пошло таинственное богатство Ренэ-флорентийца.
«Черт возьми! — подумал Ноэ.— Простодушная девушка, только что предлагавшая мне свою руку и приданое, рассказывает мне историю происхождения богатства, которым хотела наградить меня».
Но так как Ноэ ничего не сказал об этом Паоле, то она продолжала:
— Мать моя, молодая и прекрасная, смеявшаяся и распевавшая с утра до вечера до нашего отъезда из Венеции, улыбавшаяся бедности, как бедняк солнечному лучу, вдруг сделалась страшно печальна. Красота ее исчезла менее чем за год, волосы поседели, лицо покрылось морщинами, глаза сделались угрюмы и свирепы.
Она вскоре умерла, и священник, исповедовавший ее перед смертью, ушел бледный и дрожащий. Через два года после смерти матери отец мой, Годольфин и я переехали в Париж.
Когда Паола окончила этот странный рассказ, послышался шум шагов, более громких, чем шаги Годоль-фина, прохаживавшегося по лавке впотьмах.
— Отец вернулся,— сказала Паола.
— Значит, мне опять придется прятаться в уборной?
— Нет, в это время отец мой никогда не входит ко мне. Он даже очень редко возвращается домой по ночам.
— Он ночует в Лувре?
— Почти всегда. Он приходит домой только тогда, когда хочет спросить Годольфина об интересующем его событии.
Послышался звук ключа, который повернулся в замке, и Паола, приложившая ухо к драпировке, услыхала шаги отца.
Она протянула руку Ноэ и тихо сказала ему:
— Подите послушать.
Ноэ подошел.
В перегородке, отделявшей комнаты Паолы от лавки, была незаметная для глаза щель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63