.. я дам за нее, сколько вы пожелаете...
— О,— заметил Ноэ,— любимцы королевы наживаются быстро, это мы знаем. Должно быть, милостивый государь, кошелек ваш набит туго?..
— Или приобрести в моем лице врага, который на днях прикажет колесовать вас.
В ответ на эти слова Генрих и Ноэ снова насмешливо засмеялись.
Тогда, выведенный из себя, итальянец вытащил шпагу и прибавил.
— Или сразиться со мною этим оружием, милостивые государи.
— Стой, на это я согласен! — сказал принц.— Я уже давно не фехтовал, это согреет мне руки.
Генрих Наваррский тоже вытащил свою шпагу из ножен.
— Позвольте, Генрих,— вмешался Ноэ, тоже вытащивший свою шпагу и ставший между ними,— я должен первым сразиться с этим господином.
— Нет, не вы! — ответил принц,— а я.
— Но...
— Скорее,— с нетерпением сказал незнакомец.— Хватит на вас обоих, юные петухи. Меня зовут Ренэ-фло-рентиец, я — учитель фехтования.
— А я,— сказал Генрих Наваррский, отодвинувший в сторону Ноэ,— довольно способный ученик.
И он скрестил шпагу с итальянцем, напавшим на него с высоко поднятым оружием.
Несколько смущенный, Ноэ отошел в сторону. Флорентиец не солгал. Он действительно был учителем фехтования, и сын Иоанны д'Альбре заметил это после первой же ошибки.
Но на стороне последнего была молодость, гибкость тела, отчаянная храбрость и удивительное хладнокровие.
Бой между такими выдающимися противниками не мог продолжаться долго.
После третьего нападения флорентиец хотел прибегнуть к коварному маневру, который предание назвало «итальянской игрой».
Он начал скакать, изгибаться, кричать, приседать и снова вскакивать, подставляя все время под удары противника то голову, то колено.
К счастью, для Генриха Наваррского, отец его, Антуан Бурбонский, вел войну с Италией, и так как он был первым учителем фехтования своего сына, то он и показал ему, как надо защищаться, имея противником миланца или флорентийца.
Принц, оборонявшийся молча, избегал переходить в нападение. Он наблюдал, как флорентиец нагибался и бросался на него, в ожидании той минуты, когда он найдет удобным притвориться, что поскользнулся,— знаменитый маневр, составляющий венец этой коварной игры.
Но принц предвидел удар, и в ту минуту, когда итальянец растянулся на земле, он отскочил в сторону, так что шпага итальянца встретила пустое пространство, затем снова наскочил на него, прежде чем тот успел встать, нанес ему жестокий удар в голову рукояткой шпаги, говоря:
— Вот мой ответный удар, не правда ли, он хорош?
Итальянец застонал и упал, как пораженный громом. Ноэ подбежал.
— О! успокойся, мой милый,— сказал ему Генрих,— это пустяки. Он не умрет... рукоятью не убьешь. Его только оглушило. Через час он придет в себя.
Оба молодых человека наклонились над итальянцем, а Ноэ положил ему руку на сердце. Сердце билось.
— Он в обмороке, вот и все,— прибавил принц,
— Генрих,— сказал Ноэ,— вы помните, как его зовут?
— Да, это Ренэ-флорентиец.
— Парфюмер королевы-матери, Генрих.
— Он самый.
— Злой человек, Генрих, и смерть его была бы угодна Богу.
— В таком случае я сожалею, что не убил его.
— Время еще не потеряно, принц.
— Как?
— — Я проткну его своей шпагой, если вам противно сделать это.
— Фи, Ноэ! Лежачего человека, упавшего в обморок.
— Это ехидна, которую надо раздавить, где бы она
ни попалась.
— Положим, но ехидна, которую давишь, может укусить человека в пятку, а человек, лежащий в обмороке, не кусается.
— Генрих, Генрих,— прошептал юный Амори де Ноэ,— право же, у меня есть страшные предчувствия.
— Какие, мой милый Ноэ?
— Я предчувствую, что этот человек, жизнь которого
вы хотите пощадить, сыграет в вашей жизни ужасную
роль.
— Неужели!
— Мрачную и роковую роль, Генрих,— и когда-нибудь вы раскаетесь в том, что не пронзили его насквозь своей рапирой.
— Ты сошел с ума, Ноэ.
— Нет, мой дорогой принц, нет; мне кажется теперь, что я предвижу ваше будущее.
— Ты ошибаешься,— холодно сказал принц.
— Вы думаете?
— Конечно, лучше читать в прошедшем, нежели в будущем.
— Почему?
— Потому что прошедшее напомнит тебе, что я Генрих Бурбонский, прямой потомок Людовика Святого, и не принадлежу к числу тех, которые убивают или позволяют убить при себе беззащитного человека.
Ноэ опустил голову.
— Вы правы,— сказал он,— однако очень досадно, что вы не разрешили мне сразиться с этим проклятым итальянцем, я убил бы его.
— Едем, гроза уже проходит,— сказал Генрих.— Садись на коня, мой милый Ноэ. От голода меня мутит.
— Мне противно быть рядом с этой падалью,— сказал Ноэ, отталкивая ногой тело итальянца.
— А меня заботит только одно,— сказал Генрих, отвязавший уже свою лошадь и вскочивший в седло.
— Что же?
— Кто такая та дама, которая так храбро выстрелила в него. Красива ли она? Молода ли? Мне это очень интересно.
-- Генрих,— сказал, засмеявшись, Ноэ,— мне хотелось бы найти курьера, которого я мог бы отправить в Наварру.
— Зачем это, чудак?
— Чтобы сообщить в Бомануар прекрасной Кори-зандре, что Генрих Наваррский...
— Тс... несчастный... молчи!
Принц пришпорил свою лошадь, и молодые люди снова пустились в путь, оставив флорентийца лежащим в обмороке.
III
На следующий день после страшной ночной грозы, которая так дорого обошлась Ренэ-флорентийцу, мы встречаем юного принца Генриха Наваррского и его спутника Амори де Ноэ в гостинице между Блуа и деревней Божанси.
Внешность гостиницы была очень невзрачная, и, в противоречие ее громкой вывеске «Место свидания волхвов», в ней останавливались и вельможи, и простые дворяне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63