Мало кому выпадает такая удача, большинство людей навек прикованы к своему жалкому хозяйству и не уходят никуда дальше соседнего леса. А твое лицо… — Он усмехнулся: — Знаешь, как говорят финны? Они говорят: «Стадо красиво своей пестротой». Ты не такая, как остальные, разве этого мало? Теперь мне уже стало все равно, что он сделает. Он должен был замолчать!
— Ты убийца! — наконец выдохнула я. Его меч не шевельнулся. В костре потрескивал огонь, за дверьми сопели воины, но Хаки молчал. Его пальцы задумчиво гладили лезвие меча. Внезапно мне захотелось прикоснуться к ним и согласиться с его словами, но… Нельзя! На Хаки — кровь моей матери, и это единственное, о чем нужно помнить. Все остальное — притворство и ложь!
— Ты тоже убийца, — неожиданно заявил он.
— Что?!
Он поднял голову:
— Ты ведь тоже убивала.
Что он пытается доказать?! Зачем мучит?! Да, я убивала, но лишь для того, чтобы выжить самой.
— Разве тебе не доводилось нападать первой? — удивился он.
Даны… Мой первый бой — и пятеро данов… Коротышка с факелом… Мы напали на их мирную деревню… Хаки был прав.
— Нет! — чувствуя, как внутри рушится что-то позволившее пережить смерть Бьерна, заорала я. — Ты лжешь! Неправда!
— Ты не кричала бы так, если бы это было неправдой, — спокойно возразил он и неожиданно улыбнулся: — Смешно… Неужели все эти годы ты пыталась найти меня?
От ненависти и боли меня затрясло. Он смел улыбаться! Поймал меня на лжи и теперь чувствовал свое превосходство! Конечно, ведь ему не приходилось лгать, а все свои злые дела он считал необыкновенной доблестью! Небось даже хвастался ими на веселых пирушках!
Берсерк расхохотался:
— Женщины часто искали меня, но не так настойчиво.
Сжимая кулаки и чуть не плача, я выкрикнула:
— Тварь! — Забыв обо всем на свете, я бросилась к нему. Пусть убивает! Ледяное царство мар лучше, чем этот уверенный взгляд врага!
Хаки перехватил меня и с коротким выдохом швырнул на лавку. Боль пронзила спину. Рядом сверкнули волчьи глаза берсерка, а щеки коснулось его жаркое дыхание.
— Ты уже отомстила мне, чего еще ты хочешь? Убить меня прежде, чем вороны откроют путь в Вальхаллу?
Страх придал мне силы. Хаки сошел с ума! О чем он? Какие вороны, какая Вальхалла?!
— Отпусти! — взвыла я, и он отпустил, вернее отбросил, как ребенок отбрасывает непонравившуюся игрушку:
— Иди!
С трудом понимая, что происходит, я встала на ноги. Хаки призывно свистнул. В светлый проем двери втиснулся дюжий мужик из его хирда.
— Уведи ее, Скол, — приказал Хаки, — и скажи Свейнхильд, что она невиновна в смерти Черного.
— Но…
— Она не знала, что было в чаше, — перебил бер-серк. — Отраву всыпал грек. Рабыня виновна лишь в том, что дала эту чашу Трору.
Зачем он лгал? Он не смел быть великодушным! Он должен был оставаться зверем!
Сердитое лицо вошедшего разгладилось.
— Коли ты так решил…
На дворе Скол почти сразу отпустил мой локоть. Я огляделась. В отдалении, сомкнувшись тесным полукругом, стояли хирдманны Волка. Злые, несокрушимые, как морские скалы, и такие же молчаливые… Старик со шрамом, который пленил Тюрка, тоже был там. Его губы Дрожали от едва сдерживаемой ненависти, а длинный шрам налился кровью. Достаточно было взглянуть на эту багровую полосу, чтоб понять — урмане жаждут расправы. Приказ берсерка может смутить рыжую Свейнхильд,. но не этих озлобленных нелюдей. Они убьют меня прямо тут, у дверей чужой избы.
Я подняла глаза к небу. Вдалеке над лесом перекатывался золотым шаром ослепительный лик Хорса. Выйти бы к нему, поклониться, попросить совета и. участия…
Скол шагнул вперед:
— Она невиновна. Хирдманны не шевельнулись.
— Так сказал Хаки, — добавил Скол, и тогда они расступились, медленно и неохотно, подчиняясь лишь. неоспоримому слову хевдинга. За один день Хаки дважды сохранил мне жизнь…
Скол подтолкнул меня в спину, и я пошла. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, словно желая убежать от сумрачных, похожих на порождения Кровника людей. Откуда-то появилось чувство вины, и захотелось, чтоб кто-нибудь из них воткнул нож в мою спину, но никто не стал преследовать меня и не попытался остановить.
Задыхаясь от невыплаканных слез, я пробежала дорогой, метнулась через поле, к болотине, где замер корабль Хаки, но, так и не добежав, рухнула вниз лицом в высокую траву. Голос берсерка звучал в памяти и требовал ответа. «Разве ты не убивала? — шептал он. —Разве у тех, кто пал от твоей руки, не было жен? А скольких детей ты оставила без отцов? Сколько горя принесла? Чем ты лучше меня?» Честный ответ дрожал-на губах и раздирал горло, но лучше было умереть, чем произнести его вслух!
После слез пришел сон, а утром меня разбудил Левеет. Солнце еще не поднялось, и по траве полз густой туман, но, казалось, Левеет не чувствовал холода. Его босые ноги сбивали росу, а голенища сапог жалобно выглядывали из пухлой торбы.
— Вставай, — встряхивая меня, сказал он. — Хозяйка велела гнать скотину на дальние пастбища. Ты пойдешь со мной.
Все еще не понимая, где я и как тут очутилась, я завертела головой. Вчерашний разговор с берсерком показался нелепым сном. Только во сне мой враг мог пощадить своего убийцу.
— Свейнхильд очень рассердилась, когда Хаки приказал не трогать тебя, — присев на корточки, беспечно продолжал болтать Левеет. — Все слышали, как они спорили. А потом Волк разозлился и сказал, будто еще до середины лета уйдет в Норвегию и больше сюда не вернется. Тогда Свейнхильд стала плакать и просить у него прощения…
— А он? — вполуха слушая паренька, спросила я.
— Он — хевдинг, а настоящий хевдинг не отказывается от своего слова, — гордо заявил Левеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176