По твоим словам, вы — родичи. Я вяло изобразила радость. Урманин поверил.
— Ладно, — буркнул он. — Пошли, чего тут торчать да языком молоть!
Мужики взялись за волокушу и потащили ее дальше, а я закрыла глаза и позволила себе отдохнуть. Этих олухов послали сами боги! Они попросту выкрали меня из-под носа разъяренных воинов Хаки! Потом обман наверняка раскроется, но кто знает, что еще случится к тому времени…
— Заснула? — тихо прошептал бородач. Я не ответила. Такой вопрос не требует ответа. Бородач вздохнул и негромко окликнул приятеля:
— Эй, Брюньольв!
Волокуша дрогнула и пошла тише. — Чего тебе?
— А баба-то, похоже, правду говорит, — приглушенно забормотал бородатый. — Я тут припомнил кое-что…
— Чего? — вяло откликнулся Брюньольв.
— Помнишь кузнеца из Гарда рики? Помнишь, как он говорил по-нашему? Точь-в-точь как эта.
— Ну и что? — так же сонно повторил Брюньольв.
— Бьерн, братец Торы, тоже жил в Гардарике. Может, он там и женился…
— А может, и нет…
— Не-а, — уже уверенно заявил бородатый. — Она точно его жена. Во-первых, она из Гардарики, во-вторых, знает Тору и Бьерна, в третьих, помнишь тот кровавый след возле нее?
— Помню.
— Ты сам сказал: «Медведь человека уволок». И волосы на кусте были черные, курчавые… Я как-то раз видел Хаки Волка и его людей. Там было двое таких кучерявых. Баба не врет!
— Врет не врет, нам-то что? — лениво возразил ему Брюньольв. По голосу урманина было понятно, что ему уже надоели пустые разговоры. — Принесем ее в дом, вылечим, дадим весточку в Римуль, а там уж пусть Тора сама решает, что с ней делать.
— И то верно! — обрадовался бородач. — Пусть Тора решит, коли они родичи.
Я перестала слушать. Опасность миновала. Мужики решили оставить меня в своей усадьбе и послать за Торой. Пока весть обо мне дойдет до Римуля, пока Тора решит, что за свояченица у нее объявилась, я подлечусь и найду выход. Может, даже сумею добраться до дома — ведь многие урманские корабли ходят в Восточные стра-ны. Мне-то все равно, куда попасть, лишь бы переплыть море. В Вендии меня приветят Гейра и Олав, в земле ливов — Изот, а уж в Гардарике как-нибудь разберусь сама.
Я вздохнула и закусила губу. В Гардарике… Очуже-земилась… Раньше говорила: «Русь-Матушка», а теперь даже подумала по-урмански — «Гардарика».
Волокуша тихо покачивалась, мужики болтали о каких-то пустяках, а мои мысли путались, и что-то давило на веки. Видения сменялись явью и опять видениями…
Проснулась я в большой, жарко натопленной избе. Она была длинной, с узкими полатями вдоль стен и каменным очагом посредине. В углу возились трое совсем маленьких ребятишек, неподалеку от них старательно орудовала длинными деревянными палочками седая ур-манка. Шерстяной клубок перед ней медленно раскручивался, а из мелькающих пальцев выползала плотная ткань. Такого способа делать ткань я не знала, поэтому приподнялась на локте и присмотрелась. Долгие странствия отучили меня бояться чужих домов. Да и страх-то чаще бывает пустой, никчемный…
Лавка подо мной заскрипела. Седая женщина подняла голову, сощурила подслеповатые глаза и произнесла:
— Хильда.
«Так ее зовут», — сообразила я и улыбнулась:
— Дара.
— Знаю, — коротко бросила урманка и, не прекращая своего занятия, оттолкнула разбаловавшихся мальчишек от очага. — Сыны сказали.
Я оглядела ее. Длинное платье, передник из серой крашенины, тонкие одинцы в ушах, браслеты на сухих, морщинистых запястьях и старенький платок на голове. Свободная, но не очень-то богатая.
Один из малышей подхватил клубок и, растягивая нить, побежал со своей добычей подальше от бабки. На полпути он споткнулся, упал, выронил ношу, но не заревел, а лишь зло засопел носом и рукавом рубахи утер круглое лицо. Урманка догнала его и, наподдав под" зад, вернула на место. Притихшие было малыши снова принялись шумно, как щенята, возиться. Я скинула с ног шкуру и медленно села. Плотная повязка сдавила рану, голова сразу закружилась.
— Сыны сказали, что тебя погрыз медведь, — неожиданно заговорила урманка. — Они большие, да дурные. Я-то различаю, где след медвежьей лапы, а где — меча. Тебя порезали, а не порвали…
Она снова замолчала. Стихли и ребятишки. Вряд ли они что-то поняли из бабкиных слов, однако в тишине было слышно лишь постукивание ее деревянных палочек. Спорить с ней было глупо — она знала о чем говорит, поэтому я лишь спросила:
— А что у тебя в руках?
Старуха ухмыльнулась. У нее во рту не хватало передних зубов, поэтому улыбка вышла угрожающей и злобной.
— Хитрая ты… От правды ускользаешь. Обманула моих дураков.
— Нет, не обманула! — быстро возразила я. — Я на самом деле вдова Бьерна.
Хильда сощурила блеклые глаза и покачала головой:
— Я Бьерна знала, он красивых любил. На красивой женился бы…
Обида сдавила горло. Да как она смела?! Что понимала?! Бьерн любил меня!
— Ты, ты… Старуха хмыкнула:
— Или на умной… Может, и так. Старая урманка пугала меня своей спокойной мудростью.
— Пить хочу, — сказала я.
Старуха кивнула на лавку у дверей. Там стояли две высокие бадьи.
— Иди и напейся, кто мешает?
Холодная вода остудила мой пыл. С Хильдой не следовало ссориться. Она была матерью тех, что вынесли меня из леса, и она, несомненно, оказалась бы опасным врагом.
Положив ковш на место, я подошла поближе. Мальчишки потеснились и уставились на меня восторженными глазенками.
— Почему ты ничего не сказала сыновьям? — тихо спросила я.
Урманка даже не подняла головы. Ее сухие пальцы быстро перебирали палочки, а нитка ползла меж рук.
— Скажи, почему? — упрямо допытывалась я. Она нахмурилась:
— Не мое это дело…
«Лжет», — поняла я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176