— Тогда ваша отрасль финансировалась не в пример нынешним временам.
— Финансировалась хорошо, — согласился Крылов, вставляя в янтарный мундштук не столь патриотичную, но гораздо более дешевую «Приму». — Но за это слишком дорого приходилось платить. Судьба Ефимова — хороший тому пример. А сколько других талантливейших людей пропало, сгинуло, спилось? Не будем об этом. Чем могу быть полезен?
— Вы были членом экспертной группы, вылетавшей на место катастрофы «Антея». Я прочитал ваше «Особое мнение».
— И что-нибудь поняли? — недоверчиво спросил Крылов.
— Почти ничего, — признался Голубков. — Кроме главного: вы не согласны с выводами государственной комиссии. Вы считаете, что причиной гибели «Антея» была не магнитная буря, а перегрузка самолета. Это правильно?
— Совершенно не правильно. Сверхресурсная нагрузка и перегрузка — принципиально разные вещи. Объясню на простом примере. Молодая лошадь легко везет двух седоков. Для старой лошади этот груз непосилен. А погибший «Антей» был старой лошадью.
— Но восемь экспертов подписали заключение, — напомнил Голубков.
— Это дело их совести.
— Вы считаете, что категория совести здесь уместна? Речь идет о сугубо техническом вопросе.
— Категория совести уместна везде. Как только она исключается, чудо человеческого гения превращается в атомную бомбу, телевидение — в средство промывки мозгов, а компьютер — в фомку для взлома банковских сейфов.
— Почему же вы не настаивали на своей правоте?
Крылов хмуро усмехнулся.
— За свою жизнь я открыл несколько физических закономерностей. Но больше всего горжусь другим. Я сформулировал главный закон социализма. Он звучит так: «Чем строже, тем дороже». Для наших времен он тоже применим. Сформулировал я для себя и другое правило: «Права качать — не сапоги тачать». Каждый должен заниматься, своим делом. Я уважаю Андрея Дмитриевича Сахарова, но он бы принес больше пользы, если бы занимался не правозащитной деятельностью, а тем, что ему дал Бог. Возможно, мы уже имели бы термояд и мир выглядел бы совсем по-другому.
— Спорное утверждение, — оценил Голубков.
— Я его никому не навязываю.
— По-вашему, члены экспертной комиссии знали об истинной причине катастрофы?
— Я не хочу это обсуждать. Спросите у них. Конечно, знали.
— И все-таки подписали заключение. Почему?
— Когда отсутствует категория совести или хотя бы профессиональной честности, можно найти тысячи причин для любого поступка. От интересов дела до престижа страны.
— И пенсии вдовам?
— В том числе. Трогательно, не правда ли? Они позаботились об этих несчастных вдовах. А сколько женщин они обрекли стать вдовами в будущем? Сколько детей станут сиротами?
Крылов выковырял из мундштука окурок и тут же вставил новую сигарету.
— Можно взглянуть на ваше удостоверение? — неожиданно спросил он.
Голубков молча подал ему темно-красную книжицу с золотым гербом России.
— "Главное контрольное управление… Старший инспектор", — прочитал Крылов. — Что это за должность?
— Вроде бухгалтера, — уклончиво объяснил Голубков.
Крылов вернул ему удостоверение.
— Вы такой же бухгалтер, как я акушер. Бухгалтеров не катают над Афганистаном на новейших «мигах». Военный?
— Да.
— Звание?
— Полковник.
— Разведка?
— Что-то в этом роде.
— А именно?
— Контрразведка.
— Что это за профессия? Голубков пожал плечами:
— Профессия как профессия.
— Каждая профессия предполагает умение в чем-то разбираться. В чем обязаны профессионально разбираться вы?
— В людях, пожалуй.
Крылов высокомерно привздернул бровь.
— Неслабо. Во мне разобрались?
— Во всяком случае, я понял, почему вы не прерываете наш разговор.
— Почему?
— На нашем профессиональном жаргоне это называется «прокачка». Вы прокачиваете меня. Пытаетесь понять, стоит ли мне доверять.
— Для чего мне это нужно?
— У вас есть что мне сообщить. Некоторое время Крылов молчал, сосредоточенно что-то обдумывая. Потом спросил:
— Чем вы занимались в Афганистане?
— Воевал.
— За что?
— Я уж теперь и не знаю.
— В Чечне — тоже воевали?
— Да.
— За что?
— Понятия не имею.
— Чем занимаетесь сейчас? — настойчиво продолжал Крылов.
— Да все тем же. Воюю. Только не спрашивайте, за что. Я сам часто задаю себе этот вопрос. И далеко не всегда нахожу ответ.
— Но иногда все же находите?
— Иногда — да, — подтвердил Голубков.
— Почему вы заинтересовались катастрофой «Антея»?
— Поручение президента.
— Чем оно вызвано?
— Не знаю. Могу только догадываться.
— Какого рода эти догадки?
— Извините, но этого я не могу вам сказать.
— Последний вопрос. У меня действительно есть информация, которая представляет катастрофу «Антея» совершенно в ином свете. Если я сообщу вам ее, вы распутаете это дело?
— Не уверен, — сказал Голубков. — Но я попытаюсь.
— Хороший ответ, — подумав, кивнул Крылов. — Хватит курить. Пойдемте.
На втором этаже административного корпуса с обшарпанным линолеумом в коридорах и стенами, давно требующими ремонта, Крылов ввел полковника Голубкова в небольшой кабинет и включил компьютер. Потом достал из сейфа дискету и вставил в приемное устройство. Предупредил:
— О том, что вы сейчас узнаете, я не говорил никому.
— Почему? — спросил Голубков.
— Потому что меня об этом никто не спрашивал. Вы первый. И поэтому вправе получить ответ. Но прежде — необходимое пояснение. После любой авиакатастрофы все остатки самолета подвергаются самому тщательному изучению. Для этого они доставляются в лабораторию. В Алатау такой возможности не было. Поэтому было вывезено в Москву только самое главное, а остальное отснято на фото и видеопленку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109