Господин генерал-лейтенант, вы чистый Рузвельт. Не боитесь кончить так же, как он?
Сиделец посмотрел на него с хмурым недоумением:
— А как он кончил? Артист объяснил:
— Он всего месяц не дожил до победы. Такая досада.
— Займись ими, — бросил генерал-лейтенант Сивоплясу и выкатился из бокса.
* * *
…Этот приказ тоже был выполнен. Нами занялись, и в итоге восстановилось статус-кво. Мы снова оказались прикованными к трубам, разве что свет не выключили. Да еще Дока переместили с его трона на бетонный пол. Ему бы радоваться после многочасового неподвижного сидения в кресле, но он почему-то не радовался. Пыхтел, сопел, скрежетал цепью браслеток по трубе. Потом сказал:
— Ничего не понимаю. Они по-прежнему собираются отправить «Руслан»?
— Расслабься, Док, — посоветовал ему Артист. — Как говорит мой друг-флибустьер: лучше вспомни о своем будущем.
Муха заворочался на носилках, приподнял голову, оглядел нас жалобным взглядом и сказал:
— Жрать охота.
— Шашлычка? — поинтересовался Артист.
— Не издевайся, а? — попросил Муха.
— Потерпи, — отозвался Боцман. — У меня такое чувство, что скоро нас всех накормят. И мало не покажется.
Вот и у меня было точно такое же чувство.
"Миллион, миллион, миллион алых роз
Из окна, из окна видишь ты…"
Артист оказался прав: антракт не затянулся. Публика даже не успела как следует обсудить первый акт, как начался второй. В боксе появился Сивопляс, за ним еще один «черный» с охапкой наших камуфляжек, потом третий вывалил на пол из мешка наши десантные прыжковые, а попросту говоря — спецназовские ботинки. Логично было предположить, что следом въедет электрокар с оружием и боеприпасами, но вместо него в дверном проеме встали «черные» с «калашами».
— Переодеться без никаких, — приказал Сивопляс. — Повезетесь в округ в своем виде.
По его знаку с нас сняли браслетки и предоставили некоторую свободу действий.
Пока мы сбрасывали хэбэшки и не без удовольствия натягивали такую родную «Выдру-ЗМ», все «черные» настороженно следили за каждым нашим движением.
Особенно напряженным и даже, как мне показалось, необычно хмурым был вид у пирата. Он и раньше-то не выглядел весельчаком, а тут и вовсе будто бы вобрал в себя всю мрачность мира.
Знак судьбы лежал на мрачном его… Стоп. А ведь это чувство у меня уже было. Я видел уже этот знак — на челе подполковника Тимашука.
Говорят, Бог троицу любит. Может быть. Но то, что судьба любит двоицу, — это точно. В мире все двояко. Каждой твари по паре. У человека всего по два, чего не по одному, а по три нет ничего. Сама жизнь состоит всего из двух половин. И даже снаряд дважды падает в одну и ту же воронку гораздо чаще, чем принято думать.
Неужели и этот снаряд снова нацелился в нас?
Через пять минут мы были готовы, а Мухе и не пришлось переодеваться — его как унесли в санчасть в камуфляже, да так и оставили. На нас снова накинули наручники, но как-то необычно. Дока, Боцмана и Артиста сковали в цепь, а меня — персонально. В чем смысл этого, я не понял, но спрашивать не решился, потому что от Сивопляса в его теперешнем настроении вместо ответа можно было получить по зубам, чего как-то не хотелось. Какая, интересно, муха его укусила?
— Вперед! — скомандовал пират и стволом показал на выход.
В нашем сопровождении было задействовано пятеро «черных». Один шел впереди, двое сбоку, а еще двое тащили носилки с Мухой. Замыкал шествие Сивопляс. В начале и конце длинного бетонного коридора тоже была выставлена охрана. В такой ситуации невольно ощущаешь свою значительность. Для полноты картины не хватало толпы репортеров у выхода. Чтобы зажужжали телекамеры, засверкали блицы, обрушился град репортерских вопросов, и весь мир узрел бы новых героев нашего времени и узнал, что из прохладительных напитков они предпочитают пепси, к лесбиянкам относятся с интересом, а вот гомосексуалистов не уважают.
От коридора, тускло освещенного плафонами, шло несколько боковых ответвлений.
Когда мы поравнялись с одним из них, вдруг послышалась музыка, чьи-то очень немузыкальные вопли и звон стекла. Будто кто-то вдребадан пьяный отводил душу под караоке и метал пустые бутылки в железную дверь.
Это было настолько неожиданно, что я даже приостановился. Но тут же мне в спину больно ткнули стволом, давая понять, что отвлекаться не следует. Я человек догадливый, все понял и до конца пути уже не отвлекался, тем более что отвлекаться было больше не на что.
У выхода из ремзоны нас ждал аэродромный «пазик» с выбитыми стеклами, заделанными фанерой и кусками дюраля. Он был подогнан вплотную к воротам, как подгоняют автозак к дверям следственного изолятора. Но и в то короткое время, пока нас грузили в автобус, я успел умилиться хмурому ветреному дню, который после темницы показался ослепительно ярким и многоцветным, как первомайская демонстрация в старые добрые времена.
На фоне низких летящих облаков плыли мачты аэродромных прожекторов, трепыхался флажок на вышке руководителя полетов, стыли полусферы радаров. А неподалеку от выхода из подземных ангаров возвышался огромный самолет с надписью «Аэротранс» на фюзеляже. При виде его я слегка прибалдел и не сразу понял, что это не «Мрия». У «Мрии» шесть турбин, а у этого было только четыре. Это был Ан-124.
«Руслан». Я поискал взглядом «Мрию» и обнаружил ее остатки в дальнем конце летного поля.
Задняя аппарель «Руслана» была опущена, возле нее суетились солдаты в оцеплении «черных», подвозили со стороны ремзоны какие-то разномерные ящики.
— Это не модули истребителей, — сказал Док. — Что же это они грузят?
Его вопрос остался безответным, потому что новый тычок автоматным стволом в спину напомнил мне, что и сейчас отвлекаться не следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109