— Не могу сказать, что мало в жизни видел сволочей. Не слишком много, но и не мало. Среди них попадались даже мерзавцы. Но с такой тварью сталкиваюсь первый раз. Ну? И как я должен ответить? После того как ты приказал нас убить при попытке к бегству. После того как ты убил ребят Сивопляса. Которые, тварь, в афганской войне уцелели. После того как ты подписал самого Сивопляса! Что ты хочешь от меня услышать?
— Что за дела? — вмешался Голубков. — Доложить!
— Давай, — сказал я Боцману. — Докладывай без эмоций.
Он доложил. У него получилось без эмоций. У меня бы не получилось. У Дока и Артиста тоже. А у него получилось. Голубков вызвал Сивопляса. Он изложил то, что знал. И тоже без эмоций, хотя это далось ему нелегко.
— Что скажете? — спросил Голубков.
— Бред, — отрезал генерал-лейтенант. — Голословные домыслы. А свидетель у вас только один.
— Твое слово, Пастух, — обернулся ко мне Голубков. — Подтверждаешь, что он согласился лететь добровольно?
— Что за бодягу вы здесь разводите? — разозлился я. — Нет. Он орал как резаный.
Требовал выпустить. Но араб его не послушал.
— Ты понимаешь, что сейчас сказал?
— А что я сказал? Пусть отвечает за то, что сделал. Ему и этого выше крыши! Три убийства — мало?
— Да не ответит он за это! — гаркнул полковник. — Понял? Не ответит!
— Не понял, — сказал я. — Это почему?
— Да потому что нет доказательств! Прямых! А один свидетель — не свидетель! Это еще в римском праве записано!
— А мы что, живем в Риме? — спросил я. — Это для меня новость.
В нашу перепалку решительно вмешался Ермаков:
— Полковник, вы принуждаете свидетеля к даче ложных показаний. Порядочные люди так не поступают.
Голубков кивнул мне:
— Объясни ему насчет порядочности. Как джентльмен джентльмену. А я не могу. Я не джентльмен. В контрразведке джентльмены не служат.
Голубков закурил и сделал вид, что все остальное его не касается.
— Выходит, ему за это ничего не обломится? — спросил Сивопляс.
Голубков промолчал. Пиратский шрам на лице Сивопляса покраснел. Он неловко потоптался на месте, сказал:
— А я видеокамеру принес. Думал, мало ли. Ту пленку я стер, — объяснил он мне.
Положил камеру на стенд и спросил:
— Разрешите идти, товарищ полковник?
— Идите.
Сивопляс сгорбился и двинулся к выходу. Неожиданно походка его стала скользящей, тигриной. Он развернулся в прыжке с мгновенным взмахом руки, в воздухе что-то свистнуло, мелькнуло блесной. И прежде чем я успел сообразить, что к чему, Артист уже словил этот блеск ладонью левой руки перед самым лбом генерал-лейтенанта.
По инерции прыжка он перекатился по полу и схватился за руку, из которой хлестнула кровь. Мы кинулись к Артисту. Док разжал его пальцы и вырвал из ладони окровавленную блесну.
Это был мини-нож «Робинзон» из комплекта ножа выживания «Оборотень-2». Тот самый, который Муха потерял в помещении дизельной электростанции. И сейчас «Робинзон» был использован не как отвертка или пила по металлу, а в своей функции метательной пластины «сякэн». И если бы не ладонь Артиста, эта пластина сидела бы у генерал-лейтенанта в голове. Не в смысле в уме, а в смысле в мозгах.
— Флибустьер, твою мать! — взревел Артист. — У меня от тебя сплошные неприятности и никаких удовольствий!
— Я тебя все равно достану, — пообещал Сивопляс генералу. — Ты от меня и на том свете не скроешься! Там тебя уже ждут! Понял?
Он круто развернулся и двинулся к выходу. У двери обернулся:
— Так и будет! А если не так, то все равно так! И вышел.
— Я должен вас поблагодарить, — сказал Ермаков Артисту. — Вы спасли мне жизнь.
— Я нечаянно, — ответил Артист, пока Док перевязывал его руку подвернувшимся полотенцем. — Если бы успел подумать, не стал бы.
— Двигай, — сказал Док. — Мы в санчасть. Док и Артист ушли. Голубков повертел в руках черную пачку с золотым двуглавым орлом.
— Все. Меняю, к чертовой матери, эти сигареты. Для меня они слишком патриотичные.
— Что-то не получилось? — спросил я. Он только рукой махнул:
— Да ничего не получилось. Все эти обвинения — семечки. Отмажут его в два счета.
И все наши дела впустую.
— Ваши?
— Да, наши. И ваши. Зря Артист руку изуродовал.
Он докурил сигарету и сказал:
— Ладно. У меня для вас плохая новость, господин Ермаков. Сегодня в пять утра по московскому времени на вашей даче в Архангельском произошел взрыв газа.
— Взорвался не газ, — возразил генерал-лейтенант. — И вы это прекрасно знаете.
— Да, не газ, — согласился Голубков. — Взорвался заряд, эквивалентный двум килограммам тротила. Вы знаете, каким образом он оказался в подвале вашего дома.
Этот подарок был предназначен вам. Но достался не вам. При взрыве погибли два неустановленных мужчины и ваш сын, лейтенант Юрий Ермаков.
Генерал-лейтенант подался вперед:
— Вы… Этого не может быть! Его, не было на даче!
— Был. Он приехал туда в третьем часу ночи. Через час после того, как уехали вы.
— Нет! Не верю! Скажите, что это не правда!
— Это правда.
— Он должен был сидеть дома! Я приказал ему сидеть дома! Зачем он туда поехал?!
— Этого я не знаю, — ответил Голубков. На Ермакова трудно было смотреть. Он долго молчал, потом проговорил пустым, мертвым голосом:
— Я знаю. Он поехал, потому что я ему сказал… Потому что я ему сказал, что я его люблю… И он решил, что мне плохо. Что мне нужна его помощь… Грязь и кровь. Это ко мне вернулось… За что? За что?! Я же служил России!
— Оставьте, Ермаков, — сухо сказал полковник Голубков. — Вы служили не России.
Вы служили мерзавцам, которые думают не о России, а только о власти. Вы и сейчас продолжаете им служить. Даже после того, как они убили вашего сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109