Ваши ужасающие преступления, Сонье! Именно вы 18 ноября в два часа ночи задушили и облили кислотой Жеральдину Летандар. Того же 18 ноября, средь бела дня, вы задушили и облили кислотой вдову Шарло. А 19 ноября между двенадцатью пятьдесят четыре и часом десять ночи вы зарезали и облили кислотой Стефана Бореля.
— Нет!
Сонье рванулся вперед и в сторону, прижимая к груди руки в наручниках. Его белое, покрытое красными пятнами лицо подалось к Берт-риксу.
— Вы прекрасно знаете, что 19 ноября в это время я был здесь! Целый вечер тут дежурили полицейские, они не выходили из дома!
— Нет, они ушли отсюда в двенадцать пятьдесят четыре, когда услышали выстрел из револьвера. Все бросились к Сюрло, и никому не было дела до того, что в это время делаете вы. Никому, кроме вашей дочери, которая испугалась, не застав вас в вашей комнате. В двенадцать пятьдесят четыре вы были возле двери Стефана Бореля, ожидая выстрела, который отвлечет всю полицию к дому Сюрло и развяжет вам руки, а также встревожит Стефана Бореля, заставит его открыть дверь...
— Нет. Это неправда!..
— Если это неправда, отчего же вы так встревожились, когда ваша дочь в тот вечер случайно уронила будильник? Вы договорились с Сюрло о времени, когда он будет стрелять из револьвера, и вы должны были принять меры...
— Все это дело рук Маргла! Он набил карманы и удрал! А вы не можете поймать его и поэтому все сваливаете на меня! Вам нужен виновный, вот и все!..
Сонье говорил с поражающим красноречием. Он склонился над столиком, за которым сидел, и колотил по нему руками в наручниках. Пьер Бертрикс смотрел на него с презрительным любопытством.
— Стало быть, вы утверждаете, что во всех этих преступлениях виновен Маргла?
— Да, клянусь жизнью моей дочери!
Пьер Бертрикс тоже оперся о стол и вперил взгляд в трактирщика:
— Не дорого же вы цените жизнь своей дочери, Сонье. Убийца вы, и никто другой! Ваш соучастник Сюрло во всем сознался.
Сонье сжался на стуле.
— Неправда! Сюрло прекрасно знает, что это Маргла!
Своей яростью он напоминал мне в эту минуту злую щуку, которая бьется на траве, когда ее вытащили из воды. Пьер Бертрикс, однако, не обращал на его ужимки никакого внимания.
— И где теперь находится Маргла, вы, конечно, не знаете?
— Нет. Если бы знал, я бы вам сказал!
— Вы не можете этого сказать, Сонье.
Трактирщик застыл на месте. Только громадная грудь вздымалась при дыхании. Под взглядом детектива он как-то сник, будто обжегшись о горящие глаза Бертрикса.
— Вы не можете этого сказать, Сонье. Но вы это знаете. Пьер Маргла недалеко отсюда...
Мы все непроизвольно подались вперед.
Сонье, наоборот, отклонился назад. На этот раз на его лице был написан страх. В наступившей тишине раздался громкий голос детектива:
— Пьер Маргла похоронен на Кретейском кладбище. Он покоится под плитой, на которой написано имя Стефана Бореля. А вы, Сонье, надеялись, что с ним навсегда похоронили тайну ваших преступлений. И что никто, кроме вашей дочери, никогда не узнает, что Пьер Маргла и Стефан Борель — одно и то же лицо.
Мне показалось, что Сонье расплющился о стул. Секретарь перестал записывать. Комиссар снял очки, хотел было достать носовой платок, чтобы их протереть, да так и застыл с очками в одной руке и носовым платком в другой.
Бертрикс отвернулся от Сонье и отодвинул свой стул:
— Скажите-ка, господин комиссар, встречалось ли вам более изощренное и лучше спланированное преступление?..
В голосе его уже не было гнева, но я до сих пор помню те драматические чувства, которые все больше овладевали нами по мере того, как Бертрикс произносил свою речь. Чувства эти никоим образом не были вызваны его красноречием. Бертрикс просто излагал факты, безжалостно и абсолютно объективно раскрыв их ужасную нравственную сущность.
— Перед вами человек, который, благодаря своему положению, лучше всех знает жителей Тополиного острова. О каждом он ежедневно выслушивает сплетни, намеки, выдумки. Кроме того, он знает, что для некоторых дельцов черного рынка поражение немцев значило лишь изменение клиентуры либо источников снабжения. Так было и с самим Сонье, так было и с Сюрло, его клиентом, пьянчугой и лентяем, живущим исключительно за счет различных афер. Они поговорили между собой начистоту либо намеками. Не знаю, сколько времени вынашивали они мысль перейти от спекуляции к грабежам, идею экспроприировать деньги черного рынка, «не отходя от кассы». Можно определенно сказать лишь одно: с тех пор, как тот или другой произнес
вслух эту мысль, Сонье взял на себя руководство операциями. Двух первых жертв вычислили без труда: две одинокие женщины — Же-ральдина Летандар, о которой все говорят, будто у нее припрятаны миллионы, и вдова Шарло, которой Сюрло уже поставлял товар и знал, где она прячет деньги. Ограбить одиноких женщин, задушить их, прежде чем они начнут кричать,— нет ничего проще. Однако Сонье хочет спокойно пользоваться плодами своих преступлений и не попасть в руки правосудия. А лучший способ, чтобы тебя не заподозрили, самый классический способ — это немедленно подставить под удар того, кто своим поведением непременно вызовет подозрения. Пока с точки зрения криминалистики все достаточно банально — искушение крупной суммы денег, планы и расчеты. Но здесь в дело вмешался совсем не банальный, можно даже сказать, исключительный момент, который дал возможность Сонье действовать наверняка. В основе этого момента — красота его дочери, которая живет с ним на острове.
Сердце мое забилось чаще. Сонье, все еще опираясь о стол скованными руками, с видимым усилием слушал рассказ детектива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61