роман
Жеральдина Летандар внезапно проснулась: по комнате кто-то ходил...
Да нет же, это опять всего лишь кошмарный сон. Всегда один и тот же, вызванный все той же неумеренностью. Врач повторял ей десятки раз: «Вы слишком много едите на ночь, а следовало бы ограничиться легким ужином». Давление, и правда, не падало. Вот и сейчас Жеральдина чувствовала, как отдавался в ушах стук её старческого сердца. Но только просто сказать, легкий ужин! Когда закрывался магазинчик, вся семья, ужасно проголодавшаяся, вместе с Жеральдиной садилась за стол.
— Бабуль, еще немного паштета? А я, пожалуй, возьму.
Зять Анри отрезал себе кусочек, Люсьена подкладывала малышам. До чего же приятно было смотреть, с каким аппетитом едят ее дети! Ведь сейчас столько ребятишек голодает. Да и зачем тогда зарабатывать такую уйму денег... В конце концов Жеральдина и сама брала кусочек паштета. Запивала вином — конечно же не тем, которое получали по карточкам...
Старое сердце, которое стало понемногу успокаиваться, вдруг ускоренно забилось вновь. Жеральдина могла бы поклясться, что кто-то дотронулся до двери. Нет, не до двери ее комнаты, а до входной, на первом этаже. Полулежа на трех подушках с широко открытыми в темноте глазами, Жеральдина прислушалась.
Снова тихо. Иногда, в ветреную погоду, эта дверь стучала, но то было равномерное, успокаивающее постукивание, что-то вроде: тук-тук-тук, тук-тук-тук... Дверь как бы говорила ей: «Я по-прежнему здесь, на своем месте, хорошо закрыта, крепко держусь на петлях и задвижках, это лишь ветер-шалун забавляется...» Со временем нетрудно научиться распознавать все звуки в своем доме. Но на этот раз Жеральдине показалось, что кто-то потянул или толкнул дверь, именно затем, чтобы она не стучала. Как будто хотел сломать замок...
Люсьена сто раз говорила ей: «В один прекрасный день тебя найдут задушенной. Жить одной в твоем возрасте — настоящее безумие». Жеральдина ничего на это не отвечала. Она считала, что в ее возрасте безумием было бы согласиться жить в чужом доме. Даже у своих
детей. Работать вместе с ними, есть за одним столом — идет. Но при этом сохранять свою независимость. Когда Люсьена и ее муж праздновали новоселье в своем уютно обставленном домике — один Бог знает, сколько это стоило! — Жеральдина чувствовала себя сильной и гордой, покидая их вечером, чтобы вернуться к себе. В свой собственный дом. Она бы ни за что не стерпела, чтоб ею кто-то верховодил. Пускай и собственная дочь. А ведь у Люсьены был точно такой же характер, как у нее самой — она руководила всеми, включая и мужа, подобно тому, как в свое время Жеральдина держала в руках Урбена Летандара.
Опять эта дверь. Жеральдина пыталась убедить себя: «Ну конечно, это собака, а может, и кот». Хотя, пожалуй, все же не кот. Кот не прислоняется к двери. А собака наделала бы больше шуму, слышно было бы, как она ступает по цементному крыльцу или хрустит костью где-нибудь в саду. Такое уже случалось, пусть и очень редко. Соседские собаки обычно не покидали свои дворы. Но тогда что же?
Жеральдина пыталась разобрать что-нибудь сквозь бешеный стук своего сердца, успокоиться, чтобы слушать, а не представлять. Но воображение упрямо рисовало распахнутую настежь входную дверь. Встать, открыть окно, позвать на помощь? В пятидесяти метрах жили соседи. А если это всего лишь собака, или вообще ничего? Жеральдина станет настоящим посмешищем. Ей уже слышался голос дочери: «Вот видишь, ты и сама понимаешь, что все это несерьезно! С сегодняшнего вечера ты остаешься ночевать у нас». Ибо, говоря о вилле на три четверти оплаченной ее матерью, Люсьена говорила: «У нас». И это было, очевидно, нормально.
Из темноты выплыл светящийся циферблат будильника: без пяти минут два. По Парижской улице на полной скорости пронесся автомобиль. Машины проезжали здесь нечасто. Сумятица Освобождения длилась недолго, и ночи давно уже были спокойными. С десяти вечера до семи утра теперь царила тишина. И только в семь часов начинали гудеть, преодолевая подъем, грузовики с американской базы. Достигнув Парижской улицы, они мчались как сумасшедшие. Нередко за рулем можно было увидеть негра.
На первом этаже заскрипел пол. Жеральдина поднесла руку к горлу. Она была уверена, что это ей не показалось. Вот сейчас-то и нужно было подняться, открыть окно, позвать на помощь. Через минуту может быть поздно. Негры не найдут денег на первом этаже и поднимутся выше. Больше пятнадцати миллионов в ассигнациях. Да что ж это сегодня такое делается...
А внизу кто-то ходил. Тяжелые мужские шаги. Итак, это уже не выдумки, страхи, предположения, все это — ужасная реальность. На часах было без двух минут два. Когда первые грузовики поднимутся в гору, все, чему суждено, произойдет. Жеральдина почувствовала, что задыхается от страха: «Может, меня уже не будет в живых!» Какая-то
сила сковала тело, что-то тяжелое прижимало к кровати, ее, всегда решительную и лишенную, по мнению окружающих, страха Жераль-дину Летандар. В голове Жеральдины пронеслось: «Негры...» И больше ничего.
«Три чернокожих американца совершили нападение на прохожего в Банъоле». «Чернокожий морской пехотинец на джипе в состоянии опьянения врезался в дерево». Эта женщина, без волнения читавшая сводки страшнейшей из войн, никогда не дрожавшая во время бомбардировок, бледнела, находя в газетах малейший намек на проделки цветных. «Негры!..» Ничего нельзя было поделать с этим паническим, по-настоящему детским ужасом, возможно загадочной наследственностью какого-то предка, избежавшего некогда страшной опасности. Жеральдина Летандар слышала, как кто-то ходил на первом этаже, и дрожала в постели, сразу же утратив всю свою отвагу, не в состоянии представить себе, что вломившиеся к ней злоумышленники могли быть и белыми людьми, которых она совсем не боялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61