Там одна из его речей вызвала такую зависть Кали-
гулы, что тот распорядился убить Сенеку; спасло его только вмешательство
какой-то из императорских наложниц, сказавшей, что слабый здоровьем ора-
тор и так скоро умрет25. Это был первый гром над головой Сенеки; видимо,
он всей фактурой своей личности слишком выделялся из среды раболепствую-
щего сената. А первая гроза разразилась в 41 г., когда по инициативе
Мессалины он был обвинен в прелюбодеянии с опальной племянницей Клавдия
Юлией Ливиллой. Сенаторы требовали смерти для своего слишком уж ярко
блиставшего сотоварища, и самому Клавдию пришлось ходатайствовать о за-
мене казни ссылкой (Полиб., 13, 2 - 3). Местом ссылки была избрана Кор-
сика; только в двух городах на острове жили римляне, да и то почти
сплошь отставные солдаты, которые никак не могли составить компанию сто-
личному жителю и философу. Потому не удивительна жалоба, высказанная Се-
некой в одной из эпиграмм:
Здесь только двое всего - ссыльный да ссылка - живут.
Сперва Сенека пал духом. Его написанное в изгнании "Утешение к Поли-
бию", влиятельному вольноотпущеннику, содержит слишком много комплимен-
тов принцепсу, чтобы не быть ходатайством о помиловании. Однако позже он
ободрился и вновь предался научным занятиям, увлеченный больше всего
наблюдением небесных светил. Об этом пишет он сам в утешительном посла-
нии к матери Гельвии (Гельв., 8, 6). И автор приписываемой Сенеке траге-
дии "Октавия" заставляет философа вспоминать время ссылки в таких словах
(ст. 881 ел.):
Уж лучше жить мне на скалистой Корсике,
Как прежде, вдалеке от глаз завистливых,
Где сам себе принадлежал мои вольный дух.
Всегда досуг имел я для излюбленных
Занятий. Наблюдать мне было радостно Красу небес...
Удаление из столицы, созерцание мира-космоса изменяли перспективу
взгляда, сдвигали масштабы в земном мире. Ссылка с новой остротой поста-
вила перед Сенекой вопрос об отчизне и чужбине, о Риме и мире. Представ-
ление о круге земель как едином обиталище человеческого рода в умозри-
тельном виде было почерпнуто им из стоического учения; теперь, после
двух долгих отлучек из столицы, оно наполнилось конкретным содержанием
пережитого опыта. Люди непрестанно меняют место под солнцем, гонимые
бедствиями, войнами, а чаще просто недовольством настоящим и надеждой на
будущее.
Ощущение безграничности мира и бесконечности человеческих странствий
Сенека с особой силой выразил в пророческих словах хора в "Медее" (ст.
369 сл.):
Для странствий новый положен предел,
На новых землях встают города,
Ничто не осталось на прежних местах,
Стал торным путем весь мир...
Пролетят века, и наступит срок,
Когда мира предел разомкнет Океан,
Широко распахнется простор земли
И Тефиса явит нам новый свет,
Отодвинув за Фулу последнюю грань.
Это пророчество - лишь последний вывод из наблюдений над реальным
строем жизни бескрайней империи, где путешествия и долгие, иногда длив-
шиеся всю жизнь отлучки на чужбину давно стали явлениями повседневными.
Но большинство людей - от правителя провинции, который не мог продолжать
карьеру в Риме, не отбыв срок наместничества, до легионера, сражавшегося
в Армении или в Парфии, - ощущали себя прежде всего римскими гражданами.
Сенека идет наперекор этой центростремительной тенденции. Для него за
практическими причинами человеческих странствий кроется врожденное
свойство души, чья материя причастна материи вечно движущихся светил.
Что считать родиной, если из-за всеобщих странствий почти нигде не найти
аборигенов, если и самый Рим основан пришельцами и даже на неприютной и
незаманчивой Корсике столько раз менялись народы (Гельв., 6 - 8)?
И природа души, и историческое происхождение племен - все отрывает
человека от клочка земли, где он родился. "Пусть мы проедем из конца в
конец любые земли - нигде в мире мы не найдем чужой нам страны: отовсюду
одинаково можно поднять глаза к небу" (Гельв., 9, 1). Ибо созерцание ве-
личия мира есть первый подлинный долг человека, несоизмеримый со всем
тем, что у большинства принято звать долгом.
Как в годы молодости, перед Сенекой вновь встал вопрос о сравни-
тельной ценности "государственной жизни", от которой его насильно отор-
вали, и жизни созерцательной, - то есть долга перед государством и долга
перед самим собой, поскольку лишь философия ведет к истинному благу. От-
вет на него философ дал в трактате "О краткости жизни", который принято
считать написанным в последние годы ссылки. Римская традиция связывала
понятие долга (officium) лишь с обязанностями перед государством; жизнь,
посвященная философии, литературе, науке, определялась словом "досуг".
Сенека сохраняет эту терминологию, но в корне меняет соотношение ценнос-
тей. Выполнение долга перед государством ничего не приносит, кроме тре-
вог и волнений, оно отнимает всякую возможность обратить взгляд на себя.
Это доказывает пример даже таких людей, как Цицерон или Август, непрес-
танно мечтавший о "досуге". Что же говорить о наших днях, когда "долг"
обязывает только к одному: во время утренних визитов не пропустить при-
хожей хотя бы одного из могущественных людей? - Нет, "без спешки испол-
нять истинный долг можно лишь тем, кто захочет каждый день быть в тес-
нейшей близости к Зенону, к Пифагору, к Демокриту и другим зачинателям
благих наук" (Кр. ж., 14, 5).
Время корсиканской ссылки - период наибольшего удаления Сенеки от
традиционно-римских воззрений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199