Высокие пошлины делали западную продукцию неконкурентноспособной в России. Пользуясь связями в окружении президента, руководители Национального фонда спорта и деятели Русской православной церкви пробили для своих коммерческих структур постановление правительства о беспошлинном импорте спиртного и табака. В Россию хлынул поток скверных немецких водок с русскими названиями «Петровъ» и «Горбачевъ», голландского спирта «Royal», предназначенного скорее для технических нужд, а не для употребления внутрь. Каждый день границы пересекали десятки железнодорожных составов с «роялем», как сразу окрестили спирт русские потребители, коробки с пластиковыми и стеклянными бутылями «рояля» заполонили все оптовые ярмарки и даже снизили в деревнях потребление самогона, для которого по-прежнему не хватало сахара.
Средняя цена на водку держалась на уровне тридцати рублей за бутылку, а из литра «рояля» стоимостью пятьдесят рублей можно было сделать четыре с половиной поллитровки сорокаградусной водки. Никакой водкой она не была. Технологию изготовления настоящей водки разработал русский химик Менделеев. Он установил, что при смешивании спирта с водой в строго определенных весовых пропорциях происходит так называемая контракция, в результате чего увеличивается удельный вес смеси, и она приобретает особые свойства, которые и делают ее водкой. Разбавленный же водой «рояль» так и остается водноспиртовой смесью.
Но кого это интересовало! Пить можно, и ладно. А если «рояль» настоять на зверобое или смородиновом листке, так и совсем хорошо.
Между тем, цены на продукты продолжали расти, и впервые в истории России наступил момент, когда выпивка стала намного дешевле закуски. Сбылись чаяния реформаторов: рыночная экономика привела к созданию в производстве и торговле спиртным острой конкурентной среды.
И прозвучали первые выстрелы.

II

Ранним утром 16 сентября 1994 года житель небольшой подмосковной деревни Парашино, что на границе с Тульской областью, пенсионер Гудков, 1930 года рождения, ветеран труда, накинул телогрейку, сунул в плетеную корзину старый рюкзак и бодрым шагом направился по обочине Симферопольского шоссе к автостоянке, на которой всегда ночевали дальнобойщики, гнавшие в Москву слоноподобные фуры. По вечерам они, как водится, выпивали, пустые бутылки оставляли возле мусорных контейнеров. Для них Гудков и припас рюкзак. А корзина была для грибов из лесопосадки, тянувшейся вдоль шоссе. Местные и наезжавшие на лето дачники грибов там не брали, считалось – вредные из-за отработанных газов, которые гриб будто бы в себя всасывает. Гудков брал, но сам не ел и своим не давал. Подберезовики и боровики жена мариновала, сыроежки и опята солила и продавала с вареной картошкой, выставив у дороги столик. Готовая закуска, разбирали хорошо, особенно к вечеру. Тут же, на стоянке, и потребляли. И ничего. Водилы, что им сделается, они этими газами всю жизнь дышат.
В деревне про бутылки знали, были на них охотники, но Гудков почти всегда успевал первым. И нынче тоже успел. Над стоянкой стелился сизый дым от дизелей фур и тяжелых грузовиков. Водилы прогревали моторы и выруливали на трассу. Бутылок набралось двадцать две штуки, бывало и больше, но и меньше тоже бывало. Чтобы не таскать лишнюю тяжесть, Гудков припрятал рюкзак в кустах неподалеку от стоянки и налегке, с одной корзиной, углубился в лесопосадку. Рюкзак потом заберет, на обратном пути, он всегда так делал.
Низкое солнце золотило березы и осины, подъедало ночной туман. Алели гроздья рябин. Шум трассы словно бы отдалился, затих. Под резиновыми сапогами шелестели листья, пружинили, как ковер, в них чернели старые пни, усыпанные крепенькими опятами. Уже через час корзина заметно потяжелела. Гудков прикинул: еще немного и можно домой. Хороший получался денек. Но он даже представить себе не мог, что запомнит этот денек на всю оставшуюся жизнь.
Километрах в двух от стоянки через лесополосу шла узкая глинистая грунтовка с глубокими колеями от тракторных колес и прицепных тележек, на которых вывозили сено с дальних лугов. В несезон глина подсыхала, вода в колеях подергивалась ряской. Был давно уже несезон, и Гудков удивился при виде грунтовки, выглядевшей так, будто по ней только что проехали. Не «Беларусь», трактор прошел бы по колее. Не «жигуль», он бы засел, едва съехав с асфальта. «Нива», пожалуй, или даже, судя по отпечаткам широких протекторов, какая-то из этих новых больших машин, что все чаще проносились по Симферопольскому шоссе. Джип, вот как они называются. Да, джип.
Кому это и зачем приспичило сюда лезть? Никуда эта грунтовка не вела – в пустые поля, и все.
Гудков перебрался через дорогу и еще больше удивился. От колеи в перелесок тянулся черный след из продавленной через листья грязи. Будто какие-то люди в грубой, тяжелой обуви только что прошли гуськом в лесопосадку. Гудков встревожился. Почему-то всегда неприятно встретить людей в безлюдном месте. Особенно в нынешние неспокойные времена. Кто их знает, что это за люди.
Сквозящий по-осеннему перелесок просматривался далеко вперед, никого не было. А след свежий, не присыпанный листьями. Гудков пошел по нему, держась сбоку, как гончая, и зачем-то стараясь не шоркать ногами. Метров через сто след оборвался, закончился чем-то широким, черным. Как будто эти, в тяжелых ботинках, потоптались на месте, намесили грязи и испарились. Вернулись к дороге, к джипу, понял Гудков.
Черное оказалось длинным черным пальто человека, лежащего ничком. Словно споткнулся и рухнул во весь рост по ходу движения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173