– Так что еще немного и можно будет готовить дело к передаче в суд.
Он внимательно посмотрел на Панкратова, пытаясь понять, какое впечатление произвело на него услышанное.
– Много сделано, – сдержанно кивнул полковник, понимая, что «важняк» ждет от него более горячего одобрения, но не испытывая никакого желания говорить то, чего он не думает. – Мне трудно судить, я не в теме.
– Вникайте, взгляд со стороны будет нам очень полезен, – заверил следователь, скрыв разочарование. – Я прикажу подготовить для вас все материалы.
– Спасибо. До которого часа у вас ужин?
– До любого. В буфете дежурная всю ночь.
– Это хорошо.
– Вы любите работать по ночам? – удивился «важняк».
– По ночам я люблю спать. Но иногда приходится.
Панкратов извинился, что отнял столько времени, легко поднялся и вышел из гостиной, сопровождаемый взглядом руководителя оперативно-следственной бригады, который так и не понял, что за тип свалился на его голову.
Странный тип. За час не сказал ни слова.
Очень странный.

V

Панкратову было сорок два года, но иногда он чувствовал себя глубоким стариком, истратившим всю жизненную энергию. Случались дни, когда сил не хватало на самые простые физические действия – встать, побриться, приготовить завтрак. Будто перенесся на другую планету с четырехкратной, по сравнению с земной, силой притяжения, восемьдесят килограммов его веса превратились в триста двадцать, каждое движение требовало огромных усилий. Приближение таких дней он предчувствовал, как ревматик по боли в костях угадывает приближение непогоды, и готовился заранее: брал отпуск за свой счет или в счет неиспользованного, закупал водки и простой, готовой к употреблению еды, отключал телефон и вырубался из жизни.
В обычные дни он пил мало, предпочитал коньяк, и первая бутылка водки шла трудно, с усилием. Не оставляли будничные заботы, отогнать их можно было только еще одним стаканом. Потом время исчезало, алкоголь брал свое. День за окном сменялся ночной темнотой, ночь днем. Время определялось не часами, а количеством пустых бутылок под столом. В голове шла своя жизнь, не контролируемая сознанием. Всплывали эпизоды из прошлого – по большей части почему-то мелкие, стыдные. Детская трусость, ненаходчивость или неловкость в юности, невольные предательства, несправедливые, нечаянно причиненные близким людям обиды. Странно, но всегда вспоминалось и переживалось остро, болезненно только плохое и никогда поступки благородные, питающие чувство самоуважения, каких в его жизни, как и в жизни любого человека, тоже было немало.
Панкратову ничего не давалось легко. Рос он без отца. Отец, по словам матери, был геологом, вскоре после рождения сына уехал в экспедицию на север и там погиб. Но из кухонного разговора соседок по многолюдной, на двенадцать семей, коммуналке в районе Тишинского рынка, Панкратов узнал, что никаким геологом отец не был, а был не пойми кем, и не погиб, а сбежал, бросив жену с малым дитем на руках. Этот случайно подслушанный разговор оставил Панкратова равнодушным. У доброй половины его сверстников отцов не было или сидели. Мать, проводница поездов дальнего следования на Казанском направлении, озабоченная тем, чтобы сын был одет, обут и накормлен, больше всего боялась, что он свяжется с тишинской шпаной и пойдет по проторенной дорожке в тюрьму. Но блатная романтика с распитием портвейна в подворотнях, сплевываньем через зубы и обиранием пьяных Панкратова не увлекала, все его время занимала учеба. Давалась она ему трудно. То, что другие схватывали с полуслова, требовало от него упорной зубрежки. Постепенно он даже начал находить удовольствие в преодолении собственного тугодумия, тройкам в четверти огорчался, злился на себя, чем очень радовал мать. Школу окончил с единственной тройкой по русскому языку в аттестате, сразу ушел в армию. Отслужив, поступил вне конкурса на экономический факультет МГУ.
Почему МГУ, он не очень хорошо понимал. С МГУ связывалось что-то легкое, веселое, беззаботное. Красивые девушки, студенческие балы, азартные споры по ночам, турпоходы, свобода. Но все оказалось не так. Все красивые девушки почему-то учились на других факультетах, азартные споры по ночам были пустой болтовней о политике и о бабах зеленых мальчишек, вчерашних школьников, среди которых Панкратов, хлебнувший армии, чувствовал себя чужаком. Студенческая свобода тоже обнаружила свою оборотную сторону. В первую же сессию Панкратов завалил два экзамена и не был отчислен только благодаря снисходительности деканата к бывшим солдатам и «производственникам», которые за два года основательно растеряли школьные знания и разучились учиться. Его это сильно встряхнуло. Он понял, что университет – не развлечение, а работа, и очень серьезная. Передышка наступала только на каникулах. Но не было никаких турпоходов. Был студенческий стройотряд, возводивший коровники в казахстанских совхозах, склады на сибирских стройках – по двенадцать часов в день, без выходных. За лето удавалось заработать на одежду, на жизнь зимой. Это позволяло не брать денег у матери. Она обижалась, но втайне гордилась тем, что сын такой самостоятельный, настоящий мужик.
И уже тогда в нем начала копиться усталость от жизни.
Перед окончанием университета в судьбе Панкратова произошел крутой поворот. Предполагалось, что его распределят в экономическое управление Госстроя, откуда пришла заявка на молодых специалистов. Но сразу после защиты диплома позвонили из деканата, попросили приехать. Панкратов слегка встревожился. Вызов к декану никогда ничего хорошего не обещал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173