Чем масштабнее бизнес, тем выше должно быть начальство. Осетинская водка кормила не только республиканских чиновников, постоянный долларовый поток уходил в Москву, способствовал тому, что загодя, на дальних обводах, блокировались робкие попытки Минсельхоза навести порядок на алкогольном рынке. Появление в Осетии генерала Николаева было знаком того, что на этом поле появился новый агрессивный игрок, имеющий выход на первых лиц в правительстве и, возможно, в администрации президента, – ассоциация «Русалко», располагающая средствами российских производителей, остро заинтересованных в пресечении экспансии осетинской водки. Во Владикавказе поняли, что придется крупно раскошелиться, чтобы избежать краха. Деньги выступили против денег.
Тимур Русланов не сумел продать на месте весь спирт, доставленный танкером «Звезда Техаса». В Поти его сливали покупателям по доллару двадцать центов за литр, в Гори – по доллару сорок, а во Владикавказе он уходил уже по два доллара. Помятуя предупреждение Алихана, Тимур сбросил цену до доллара, но и при этом осталось непроданными около полутора тысяч тонн. Перекачанный из железнодорожных цистерн в спиртовозы, он застрял на границе в плотной, растянувшейся на десятки километров колонне.
На пятый день после начала блокады Тимур поехал в Верхний Ларс посмотреть, что там делается, и проверить свои спиртовозы. Обстановка на трассе произвела на него сильное впечатление. Внешне все казалась даже праздничным – будто огромная ярмарка раскинулась вдоль дороги. Разноцветные палатки, ларьки, тележки с пирогами и хот-догами, чадящие мангалы шашлычников. Со всех окрестных селений стекались торговцы с местным вином, фруктами и ширпотребом. Из транзисторов звучала музыка, вдоль машин курсировали «плечевые» проститутки, предлагали развлечься. Их услуги пользовались спросом у здоровых молодых мужиков, изнывающих от вынужденного безделья. По вечерам водилы и экспедиторы сидели у костров, разложенных вдоль всей трассы, пили вино. Дни стояли еще погожие, но с наступлением темноты холодало, ночи в горах всегда холодные. Ночевали в спальниках у костров или в кабинах. Днем собирались группками человек по десять, заспанные, небритые, азартно спорили, материли всех подряд – и погранцов, и совершенно оборзевшую таможню, и водкозаводчиков, бросивших свой спирт на произвол судьбы.
Большинство спиртовозов было собственностью ликероводочных заводов или арендовано их владельцами у частников либо в частных автотранспортных конторах. Шоферам платили за ходку, простой для них означал потерю времени и соответственно – заработка. Что будет со спиртом, их не заботило, пусть у хозяев голова болит. Гораздо хуже пришлось тем, кто занимался перевозкой спирта на свой страх и риск. Они покупали в Гори спирт за наличные, выкладывая за десятитонную цистерну по четырнадцать тысяч долларов, зато во Владикавказе сдавали его по максимуму – по два доллара за литр или даже больше, как повезет. Каждый рейс приносил тысяч по шесть баксов минус соляра и две-три сотни обычной отстежки на таможне. Им завидовали, но они-то и оказались в самом отчаянном положении. Что им делать со своим спиртом? Назад не повезешь, в Гори он никому не нужен. О том, чтобы заплатить пошлину, никто даже не думал. Пятьдесят тысяч долларов за цистерну – да у кого же есть такие деньги?! Поэтому разговоры среди них были особенно ожесточенные, выдвигались самые фантастические идеи – вплоть до того, чтобы сходу прорваться через границу.
На Тимура, как и на всякого нового человека, накидывались с расспросами: что там на заставе, скоро ли начнут пропускать? Он отвечал: знаю не больше вас. Смотрели хмуро, не верили. Не может такого быть, чтобы за пять дней не пропустили ни одной машины. Свои, небось, проходят. «Ты хоть на метр продвинулся за эти дни?» – огрызался Тимур. Своим водителям говорил одно: ждите. Сколько? Не знаю, никто не знает.
Во время этой поездки он сделал наблюдение, которое подсказывало, что в обстановке вокруг границы происходят подвижки. На обратном пути, километрах в четырех от Рокского тоннеля, проезжую часть дороги перегородила толпа человек в пятьдесят, окружившая белый фургончик с космической антенной на крыше и надписью на борту «Телевидение России». Перед «мерседесом» Тимура расступились. Он приткнул машину на обочине и подошел к толпе. Шла съемка. Бойкая молодая ведущая крутого московского вида совала под нос шоферам бобышку микрофона, толстый оператор в жилете, похожем на спецназовскую разгрузку, бегал за ней с камерой на плече. Ведущая выспрашивала: что едите, где берете воду, как спите. Оператор снимал грязные тюфяки и спальники возле кострищ, закопченные чайники, ручей на дне ущелья с мутной водой, из которого набирали воду в пластмассовые канистры. К микрофону рвались, в выражениях не стеснялись. Ведущая не обрывала, а словно бы даже поощряла самые резкие выпады в адрес непонятно какого начальства, вынудившего людей жить, как дикари. Тимур выяснил у администратора телегруппы, что материал пойдет в эфир как только, так сразу, и поспешил в город.
Репортаж дали в вечернем выпуске новостей. При монтаже на пленке оставили шоферюг самого затрапезного вида. О причинах столпотворения на транскавказских трассах ничего сказано не было, упор делался на бедственном положении людей, которые стали заложниками административной неразберихи. Примечательно, что это было не оппозиционное НТВ, а канал «Россия», традиционно поддерживавший все государственные инициативы.
Это означало одно: двинутые в Москву деньги осетинских водкозаводчиков, в их числе взнос Тимура и Алихана, начали работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173