Введение на осетино-ингушскую административную границу усиленных воинских подразделений российской армии предотвратило перенос военных действий на территорию Ингушетии, к чему стремились охваченные жаждой мести осетинские ополченцы, но не был отменен лежащий в основе конфликта «Закон о репрессированных народах», предусматривавший «территориальную реабилитацию» – возвращение ингушам Пригородного района Северной Осетии и Правобережья Владикавказа. Пожар был не потушен, а всего лишь пригашен, загнан внутрь, как огонь в подмосковных торфяниках.
Политика Москвы на Северном Кавказе никогда не отличалась пониманием специфики региона и особенностей национального характера горцев. Но горцы отдавали себе отчет в безволии российской федеральной власти, в ее неспособности навязать свой порядок силой, как в царские и советские времена. Кремль, занятый своими внутренними разборками, был ориентирован на создание не порядка, а видимости порядка. Планируя вторжение в Осетию, ингушские экстремисты рассчитывали, что в случае успеха Москва не решится применить оружие против своих же граждан, реализовавших законное право на территориальную реабилитацию. Начнутся бесконечные согласования, заработают многочисленные комиссии, имеющие целью придать видимость законности сложившемуся положению, все это растянется на годы, как растянулись практически безрезультатные переговоры о возвращении в Пригородный район ингушей, бежавших из Осетии после провала вторжения.
Полным непониманием ситуации отличалась и кадровая политика Кремля. Усиленно продвигая Дудаева в президенты Чечни, в Москве не сомневались, что он, генерал-майор Советской армии, воспитанный в духе интернационализма, государственник по определению, будет проводить в республике пророссийскую политику. Но Дудаев оказался прежде всего чеченцем, а уж потом генералом Советской армии. Когда в Москве это поняли, было поздно, поезд ушел.
То же произошло и с кандидатом на пост президента Республики Ингушетия. Ставку сделали на Героя Советского Союза генерала Аушева. С Дудаевым просчитались, не учли, что он много лет прослужил в Эстонии, пропитался там идеями национализма. Но Аушев точно не подведет – боевой офицер, герой афганской войны, председатель Комитета по делам воинов-интернационалистов при Совете глав правительств – участников СНГ. Он уж сумеет противостоять сепаратизму, исходившему, как раковые метастазы, из мятежной Чечни. Но уже первые заявления президента Аушева, выразившего протест против силового решения чеченской проблемы, показали, что и этот ставленник Москвы озабочен не целостностью России, а положением своего народа.
Генерал Аушев возглавил Ингушетию в тот период, когда республика существовала только на бумаге. Закон «Об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации», принятый Верховным Советом России по результатам референдума, не определял границ новой республики, даже не указывал ее столицы.
После начала военных действий в Чечне к шестидесяти тысячам беженцев из Северной Осетии присоединились десятки тысяч беженцев из Чечни. Число их росло по мере того как федеральные войска тупо, с огромными потерями, но неостановимо перемалывали вооруженные формирования Ичкерии, превращая войну в партизанскую. Ингушетия покрылась палаточными лагерями, три четверти населения сидело без работы.
У президента Аушева был только один ресурс – политический. В Москве панически боялись, что зараза сепаратизма расползется из Чечни по всему Северному Кавказу. В республиках этим пользовались, в обмен на заверения в лояльности выбивали из центра экономические льготы и гарантии невмешательства в их внутренние дела, что на практике означало бесконтрольное разворовывание бюджетных средств. Отсутствие границы между Ингушетией и Чечней, родственность обеих народов – вайнахов, их единоверие делали Ингушетию в глазах Москвы самым ненадежным районом Кавказа. Этим в полной мере воспользовался президент Аушев. Подобному тому, как водка оживила экономику Северной Осетии, так и политический шантаж, который в руках Аушева стал основным рычагом воздействия на Москву, привел к наполнению финансовых потоков, направляемых в Ингушетию. Деньги из бюджета России шли на социальную адаптацию беженцев и вынужденных переселенцев, на строительство жилья для них, на развитие промышленности и сельского хозяйства, которые никак не реагировали на те крохи, что до них доходили. Аушев добился предоставления республике статуса оффшорной зоны с льготным режимом налогообложения, в Ингушетии зарегистрировали свои фирмы серьезные бизнесмены и даже одно из крупных московских издательств. На российские же деньги в тридцати километрах от Назрани началось строительство Магаса – столицы Ингушетии, современного города на тридцать тысяч жителей с комплексом правительственных учреждений. Не может же столица такой важной для Москвы республики располагаться в Назрани, которая как была большой деревней, так ею и осталась.
Чтобы держать Кремль в неослабевающем напряжении, президент Аушев поддерживал отношения с Дудаевым, а после его уничтожения с новым президентом Чечни Масхадовым. Запретив федеральным войскам использовать ингушскую территорию для военных действий против Чечни, он не особо препятствовал проникновению в Ингушетию чеченских боевиков. Здесь они чувствовали себя в полной безопасности, отдыхали, лечились, проводили учения.
Такая стратегия президента Аушева, вызывавшая бессильное раздражение в Москве, сделала его для западных политиков заметной фигурой с репутацией миротворца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173