Вы меня слушаете? Я говорю сейчас о прошлом, когда так использовали лошадей. Мы перестали это делать с начала 50-х годов. И не мы одни. Взять того же Берроуса Уэлкома или Бауэра в Германии. Для нас это пройденный этап, понимаете? — Да, отозвался я.— Лошадиная кровь вырабатывает антитела для борьбы с микробами, но болезнь у лошадей не развивается, потому что это недуг, типичный для свиней, но уж никак не для лошадей.— Такое способен понять и ребенок, — заверил его я.— Прекрасно. Затем воздействие ослабленного вируса мы проверяем на голубях.— На голубях? — вежливо переспросил я. Ливингстон приподнял брови.— Обыкновенная практика. Проверяем ослабленное воздействие на голубях, чтобы усилить вирус.— Да, конечно, — проговорил я. Он ощутил в моем голосе иронию.— Мистер Холли, — сурово произнес он. — Вы хотите узнать обо всем этом или нет?— Да, пожалуйста, — кротко откликнулся я.— Ну, тогда хорошо. Благодаря голубям вирус усиливается, и его помещают на пластины с кровью. — Он оборвал себя, почувствовав мое полнейшее невежество. Возможно, мне стоит изложить так — живые микробы рожистого воспаления переносятся от голубей на пластины, содержащие кровь. Там они размножаются в достаточном количестве для инъекции в лошадиную сыворотку.— Это замечательно, — сказал я. — Мне все понятно.— Ладно. — Он кивнул. — Тогда кровь на пластинах была бычьей кровью.Коровьей кровью.— Да, — проговорил я.— Но из-за чьей-то дурацкой оплошности на пластинах однажды оказалась лошадиная кровь. Так возник мутант воспалительного заболевания. — Он сделал паузу. — Мутанты — это изменения, проявляющиеся в организме внезапно и без видимых причин.— Да, — снова отозвался я.— Никто не понимал, что произошло, — продолжал он. — Вплоть до того момента, когда инъекция мутантов рожистого воспаления была введена в лошадиную сыворотку и лошади заболели. Вирус-мутант оказался на редкость стойким.Инкубационный период обычно занимал от 24 до 48 часов после прививки. В результате у лошадей обнаруживался эндокардит, то есть воспаление сердечных клапанов.В соседнюю комнату вошел молодой человек в расстегнутом белом халате. Я проследил, как он начал работать.— А что стало с этими мутантами рожистого воспаления? — поинтересовался я.Ливингстон долго шевелил губами и наконец произнес:— Мы сохранили несколько образцов из чистого любопытства. Конечно, теперь они ослабели, и для того, чтобы их полностью возродить, придется...— Да, — не удержался я. — Снова использовать голубей.Он не нашел в этом ничего смешного.— Именно так, — подтвердил он.— И все эти проверки на голубях и работа с пластинами, они, Что, требуют большого умения? Он заморгал.— Разумеется, я мог бы это сделать. А я не мог. Однако материал для инъекций хранился у меня в маленьких ампулах, упакованных в коробочки.Человек в соседней комнате стал открывать шкафы. Он явно что-то искал.— А может ли этот мутант рожистого воспаления находиться где-либо еще? Я имею в виду, не отправляли ли его из вашей лаборатории?Ливингстон поджал губы и приподнял брови.— Понятия не имею, — проговорил он. Затем посмотрел сквозь стеклянную стену и жестом показал на человека из соседней комнаты. — Вы можете обратиться к Барри Шуммуку. Он должен знать. Он как раз специализируется на мутантах рожистого воспаления.Он произнес «Шуммук» как бы в рифму с «пригорком». Я подумал, что мне знакома эта фамилия. Я... Боже мой.Я испытал настоящий шок, и у меня едва не оборвалось дыхание. Я слишком хорошо знал человека, настоящая фамилия которого была именно Шуммук.Я глубоко вздохнул и почувствовал, что меня начало трясти.— Расскажите мне побольше о вашем мистере Шуммуке, — попросил я.Ливингстон был от природы болтлив и не ощутил никакого подвоха. Он пожал плечами.— Барри прошел трудный путь. Он до сих пор любит об этом вспоминать.Считает, что он очень много страдал. Что мир обязан ему своим существованием и тому подобное. Это осталось у него со студенческих времен. Ну, а здесь он недавно работает. Впрочем, он толковый специалист, это несомненно.— Вы его недолюбливаете? — попытался уточнить я.Ливингстон с изумлением посмотрел на меня.— Я этого не утверждал.Но по выражению его лица и голосу я понял, что он не испытывает симпатии к Шуммуку, и полюбопытствовал:— С каким акцентом он говорит?— С северным. Но не знаю, с каким именно. А разве не все равно?Барри Шуммук не был похож ни на кого из моих знакомых. Я робко поинтересовался:— Вам известно, что... у него есть брат?На лице Ливингстона отразилось удивление.— Да, есть. Занятно, что он букмекер. — Он задумался. — Кажется, его зовут Терри. Нет, не Терри. А, вспомнил, Тревор. Они несколько раз приходили сюда вместе... два толстых жулика.Барри Шуммук кончил работать и двинулся к двери.— Вы хотите с ним встретиться? — осведомился мистер Ливингстон.Я покачал головой. Вот уж чего я никак не хотел, знакомиться с братом Тревора Динсгейта в лаборатории, полной опасных микробов, с которыми он прекрасно умеет обращаться, а я нет.Шуммук открыл дверь, вышел в застекленный коридор и направился в нашу сторону.О, нет, подумал я.Он явно намеревался зайти к нам, распахнул дверь комнаты, в которой мы находились, и заглянул туда, просунув голову и плечи.— Доброе утро, мистер Ливингстон, — Сказал он. — Вы не видели мою коробку с диапозитивами?Голоса у братьев были очень похожи — самоуверенные и довольно резкие. Но Барри говорил с более сильным манчестерским акцентом. Я попытался спрятать свою левую руку и заложил ее за спину. Лишь бы он поскорее убрался, подумал я.— Нет, — не скрывая удовольствия, откликнулся мистер Ливингстон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88