повесть
Доди и Рэю. Города, описанного на этих страницах, не существует. Все действующие лица и названия вымышлены. Лишь картина повседневной работы полиции отражает реально существующие поряд-ки и технику расследования.
От реки, огибавшей город с севера, можно было видеть лишь величественную линию горизонта. Великолепный вид, открывавшийся с высокого берега, рождал чувство, близкое к благоговейному страху, от которого прерывалось дыхание. Четкие силуэты зданий врезались в небо, поглощая синеву: приземистые и высокие, грубые прямоугольники и сверкающие башни, минареты и пики - узор на узоре, вышитый на голубой ткани неба с проплывающими белыми облаками.
А когда на Прибрежное шоссе опускалась ночь, в темноте возникала ослепительная галактика из миллионов сияющих солнц - паутина огней, перекинутая от реки на юг в попытке защитить город от тьмы волшебным блеском электричества. Искрились огни шоссе, уходя вдаль, опоясывая город и отражаясь в темных водах реки. Окна зданий поднимались вверх светящимися прямоугольниками, достигали звезд и соединялись с красными, желтыми, зелеными и оранжевыми неоновыми огнями, окрашивая небо бледным заревом. Огни автомобилей поблескивали, как елочная мишура, и, достигнув города, спутывались в невообразимый клубок красок, линий и ярких сполохов.
Город лежал россыпью сверкающих драгоценностей, пульсируя, словно живое существо.Здания были парадным фасадом города. Они возвышались над рекой, горделиво демонстрируя природе, на что способны человеческие руки. Они вызывали благоговейный страх - и замыкались уста, и прерывалось дыхание. За зданиями, за огнями были улицы. На улицах было много мусора. Будильник зазвенел в 11 вечера.
Он захрапел, ворочаясь в темноте, нащупал кнопку и придавил ее. Звон прекратился. В комнате стало очень тихо; слышалось лишь спокойное дыхание Мэй. Окна были широко открыты, но в комнате все равно стояла удушливая жара, и он снова
вспомнил о кондиционере, который хотел купить с начала лета. Он неохотно спустил ноги с кровати и потянулся, протирая глаза громадными кулаками.Это был очень крупный мужчина с головой, увенчанной копной давно не стриженных светлых волос. Его серые глаза, обычно живые и блестящие, сейчас были затуманены сном и в сумраке комнаты казались бесцветными. Он встал и еще раз потянулся. На нем были надеты лишь пижамные штаны, и, когда он закинул руки за голову, штаны соскользнули с объемистого живота. Он пукнул, подтянул штаны и взглянул на Мэй.
Простыня скомкалась в углу кровати сырой безжизненной массой. Мэй лежала, свернувшись калачиком. Ее ночная рубашка задралась, открывая бедра. Он подошел к кровати и на мгновение положил ладонь на ее бедро. Она что-то промурлыкала во сне и перевернулась на другой бок. Он улыбнулся и пошел в ванную бриться.
Каждый шаг был расписан по минутам, и он точно знал, сколько времени должно уйти на бритье, сколько- на одевание, на чашку кофе перед уходом. Перед бритьем он снял с запястья часы и положил их на туалетную полочку, время от времени поглядывая на стрелки. В десять минут двенадцатого он начал одеваться. Надел легкую рубашку-алоха, присланную братом с Гавайев, и коричневые габардиновые брюки. Поверх рубашки он накинул поплиновую ветровку, положил в левый карман брюк носовой платок; затем забрал с туалетного столика бумажник и мелочь.
Он выдвинул верхний ящик столика и взял пистолет 38-го калибра, лежавший рядом с коробочкой для драгоценностей Мэй. Большой палец защелкнул кожаную кобуру, и пистолет скользнул в правый карман брюк, под поплиновую ветровку. Он закурил сигарету, поставил в кухне на огонь воду для кофе и пощел взглянуть на детей.
Микки спал, как всегда, засунув большой палец в рот. Он тихонько погладил мальчика по голове. Бог ты мой, да он мокрый, как поросенок. Обязательно нужно снова поговорить с Мэй насчет кондиционера. Нехорошо, когда дети парятся, как в свинарнике. Он подошел к кроватке Кэти: у нес волосы не были такими влажными. Что ж, девочки всегда меньше потеют. Из кухни послышался свист закипевшего чайника. Он посмотрел на часы и усмехнулся.
Пошел на кухню, положил в большую чашку две чайные ложки растворимого кофе и залил порошок кипящей водой. Он пил кофе черным, без сахара. Теперь наконец он чувствовал себя вполне проснувшимся и в сотый раз поклялся никогда больше не пытаться урвать хоть немного сна перед отходом. Это же просто идиотизм. Спать надо, когда вернешься домой, - почему, черт возьми, он все время позволяет себе эту слабость? Что толку от пары часов? Все равно потом снова вставать и идти. Нет, это глупо. Нужно сказать Мэй. Он сделал последний глоток и вернулся в спальню.
Ему нравилось смотреть на жену, когда она спит, но он всегда испытывал при этом какую-то трусливую неловкость, как от подглядывания в детстве в щелку ваннойкомнаты. Сон - глубоко личная вещь, и нехорошо подглядывать за тем, кто не может этого заметить. Но Боже, как она была прекрасна во сне! Так какая разница, честно или нечестно он поступает? Несколько мгновений он молча глядел на ее темные волосы, разметавшиеся по подушке, на чудесный изгиб бедра, на женственную беспомощность завернувшейся вверх ночной рубашки, открывавшей свежую белую плоть. Затем подошел к кровати и осторожно отвел с ее щеки упавшую прядь волос. Он поцеловал ее одним легким прикосновением губ, но она зашевелилась и вздохнула.
- Майк? - прошептала она.
- Спи, милая.
- Ты уходишь? -Да.
- Будь осторожен, Майк.
- Обязательно. - Он улыбнулся. - А ты будь хорошей девочкой.
- Ум-м... - пробормотала она, зарывшись в подушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48