— Теперь и я согласен улыбаться,— сказал Юсупов и блеснул в широкой улыбке хорошими белыми зубами.
Из конторы Петр вышел в приподнятом настроении. Его ждали, его приезду обрадовались, на него надеются, он здесь нужен. Конечно, все это должно было если не вовсе заглушить досаду по поводу прискорбных бытовых неустройств, то уж безусловно в значительной степени уменьшить ее.
Петр намерен был вернуться домой: он оставил женщин в подавленном состоянии, им нужна его помощь. Но Юсупов так просил хотя бы мимоходом заглянуть в цех, что Петру неудобно было противиться.
Почти сразу за проходной будкой начинался бревенчатый одноэтажный корпус, протянувшийся более чем на сотню метров. Много заводских корпусов довелось повидать Петру, но деревянных среди них не было. Да, казалось бы, и не могло
быть. Кожевенное производство мокрое, почти все его технологические процессы протекают (очень уместное здесь слово) в водных растворах.
— Почему деревянный построили? — спросил Петр Юсупова.— Надолго ли его хватит? Не по-хозяйски это.
— Конечно, каменный лучше,— согласился Юсупов с таким виноватым видом, словно именно он недоглядел.— Только где его взять, столько кирпича?.. На всю республику один завод, да и тот за сто километров. Кирпича на печки не хватает.
— Что же, каменных зданий не строят?
— Можно сказать, что не строят. Всего в городе, кроме старинной каменной церкви, наберется ли пять каменных домов или нет, не знаю.
— Почему так?
— Говорят, нельзя здесь каменные дома строить, потому как вечная мерзлота.
Этот довод показался Петру вовсе не убедительным. Если вечная мерзлота, то здание стоит как на скале. Чего же лучше? Но Юсупов разъяснил, что мерзлота под зданием постепенно оттаивает, здание дает осадку, не всегда равномерную, и стены не выдерживают, растрескиваются.
— Да вот сами можете сходить посмотреть, есть в городе такое здание — пединститут. Все стены в трещинах...
Цех, неприглядный снаружи, ничем не порадовал и внутри. Сразу, едва Петр вошед в первое по ходу процесса отмочно-зольное отделение, понятно стало, что построен цех применительно к самой примитивной технологии, с максимальной долей ручного труда. Убедительнее всего это подтверждалось тем, что для мездрильной машины места не нашлось и понадобилось соорудить для нее специальный прируб сбоку основного помещения. И внутри везде было дерево. Толстыми лиственничными плахами забраны полы, такими же плахами — квадратные с закругленными углами чаны, отмочные и зольные.
После этого Петр ничему уже не удивлялся: ни тому, что на заводе нет двоильной машины, ни тому, что мездрильная машина есть, а кожи мездрят вручную... Но когда перешли в следующее, мягчильно-дубильное отделение, пришлось удивиться.
— Не понимаю, как вы обходитесь одним гашпилем?..— спросил Петр Юсупова.
— Обходимся...— как-то неуверенно ответил Юсупов, явно недопонимая истинного смысла вопроса.
— Как промываете товар после мягчения? — уточнил Петр свой вопрос.
— В чану. Выгружаем товар из гашпиля на пол. Потом перевозим тачками и бросаем в чан с чистой водой.
— И никто не говорил вам, что поступать так опасно? Что можно перемягчить кожи, испортить их?
— Мы следим, чтобы кожи долго не лежали, чтобы быстрее попали в чан.
— Все равно плохо,— сказал Петр и, видя, что Юсупов недоумевает, пояснил:— Если сразу, не дав кожам обтечь, сбросите их в чан, то занесете туда много мягчильной жидкости и процесс мягчения, уже ненужный и вредный, будет продолжаться в чану. А если, выгрузив кожи из гашпиля, дадите им полежать, чтобы они обтекли, то процесс мягчения будет интенсивно продолжаться в куче и кожи просто поползут.
— Как же быть? — растерянно спросил Юсупов.
— Промывать кожи после мягчения во втором гашпиле на проточной воде.
— Так нету же второго гашпиля!..
— Потому я и спросил: как обходитесь?.. Я сам вам отвечу, как. Выгружаете кожи из гашпиля, так сказать, заблаговременно, не доводите процесс мягчения до конца. Верно?..
— Верно...— признался Юсупов. Петр грустно усмехнулся:
— Я не в укор. Другого выхода у вас просто нет. Как говорится, не от хорошей жизни. Но по этой причине кожи у вас получаются жесткие, иногда даже ломкие.
— И это верно,— подтвердил Юсупов.
— А иначе и быть не может. Тут между двух огней: или — или. Вы мне вот что скажите: много у вас начальников цехов и директоров привлекали к ответственности за порчу товара?
— Очень даже много посадили...
— Так вот, можете мне поверить: добрая половина из них пострадала из-за этого самого гашпиля, точнее, из-за того, что нет второго.
После этого разговора Юсупов стал смотреть на нового начальника цеха совсем другими глазами и, проводя его дальше по цеху, сам, не ожидая вопросов, рассказывал о всех узких местах, препятствующих нормальному течению всего производственного процесса.
Таких узких мест было более чем достаточно. Вышел Петр из цеха далеко не в столь радужном настроении, с каким вступил в него.
Многое, очень многое надо менять, переделывать по-новому. И переделывать немедленно. То, что вынуждены прощать Юсупову, ему простить не имеют права. И не простят. Да он и сам себе не простит...
Но как это все переделать?! Здесь не Большая земля, а Приленск, край света... И все равно надо менять, надо переделывать.
Вскоре после того как даже здесь, на Крайнем Севере, день наконец-то сравнялся с ночью и пусть пока лишь календарное наступление весны предвестило наступление весны настоящей,— в один из последних дней марта Петра вызвали в горком, партии. Его приглашал на беседу секретарь горкома Инчутин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130