— Посмотрите все на этого человека. Он на ваших глазах совершил тягчайшее преступление против партии. Он обманул комиссию. Скрыл свои выговоры. Скрыл не по забывчивости, а умышленно. Я спросил: «Какие имеете взыскания?» Он ответил: «Не имею». Посмотрите и запомните лицо этого лжеца!
У Петра потемнело в глазах. Когда мертвящее оцепенение стало проходить, он кинулся к председателю и попытался что-то произнести непослушными губами.
— Я не давал вам слова! — жестко оборвал его председатель комиссии.
— Но как же?.. Я же должен ехать...
— Никто вас не задерживает,— сказал председатель комиссии.— Можете ехать. Решение комиссии будет выслано по назначению.
Симурден остался Симурденом. Только теперь он уже не казался Петру столь справедливым.
Медицинская комиссия признала Петра годным к строевой службе. Правда, один из врачей нашел у Петра плоскостопие, поэтому зачислили его в кавалерию. Не будь Петр столь подавлен свалившимся на него позором (всенародно объявили лжецом, обманывающим партию!),-он бы обрадовался: лошадей он любил с детства и верхом ездил умело,— но сейчас даже словно бы и не обратил внимания, куда его определили. Не все ли теперь равно?.. Назначили день отправки.
— Два дня вам, молодцы, на сборы и прощания,— сказал военком.— Женами-то еще не обзавелись?
— Нет! — дружно гаркнули призывники.
Только Петр промолчал. Оказывается, из сотни призывников один он поторопился.
— Ну вот и хорошо! — похвалил военком и добавил шутливо: — Стало быть, двух дней вам за глаза хватит.
— Куда отправляете нас? — спросил Петр у военкома.
— Пока в Свердловск. А там уж сформируют команды для следования в воинские части.
— А это куда же в воинские части? — полюбопытствовал шустрый призывник, круглолицый, с живыми, лукавыми глазами.
— Вот как только привезут, сразу и узнаете,— ответил ему военком.
— А ежели мне, товарищ начальник, сейчас знать шибко желательно? — не унимался востроглазый.
— Как твоя фамилия? — спросил военком.
— Кобчиков Семен.
— Так вот, Кобчиков Семен,— сказал военком, пряча улыбку в густых усах.— Ты пока еще лицо гражданское, и знать о дислокации воинских частей тебе не положено.
— Лицо гражданское, говорите,— тут же подхватил Кобчиков.— Значит, могу я сейчас повернуться и куда пожелаю, на все четыре стороны?
— Вполне можешь,— заверил его военком,— на все четыре стороны. Только чтобы послезавтра к двенадцати ноль-ноль был здесь. А опоздаешь хоть на одну минуту, будешь числиться в дезертирах. Понял, Кобчиков Семен?
— Не понял,— возразил Кобчиков.— Как могу быть дезертиром, ежели я лицо гражданское?
Все призывники навострили уши. Интересно, как веселый военком сумеет ответить на стырному Кобчикову.
— Ты, Кобчиков Семен, лицо пока еще гражданское, но уже военнообязанное. Понял?
— Одно я понял,— сказал с горестным вздохом Кобчиков,— ежели вы начальство, то правда завсегда ваша.
— Правильно понял, Кобчиков Семен,— подтвердил военком, и все слушавшие их разговор весело расхохотались.
Одному Петру было не до смеха. И не потому только, что был он предельно удручен неожиданным, нелепым, зловещим — любое из этих определений могло оказаться наиболее точным — оборотом дел при прохождении им партийной чистки. Беда одна не ходит... Объявились тоже неожиданно возникшие, но уже чисто личные, семейные обстоятельства...
Если бы призвали год назад!.. С какой охотой поехал бы служить... Вчера вечером, когда он показал Даше повестку, она даже в лице изменилась. А потом, уже ночью, сообщила:
— Обрадовать тебя хотела, а теперь какая же радость... Ребенок у нас будет...
Где было сыскать Петру не просто ласковые, ободряющие слова? Да и какими словами тут поможешь? Остается одна с двумя малышами и старухой матерью на руках, четверо на копеечную Дашину зарплату...
Вспомнил, как горько заплакала Даша, когда уезжал он весной в Свердловск на ответственную свою профсоюзную работу. Было отчего: всего три месяца прожили вместе после свадьбы... Он утешал ее, говорил, что расстаются самое большее на месяц, на два, а там дадут ему квартиру и будут они жить в большом городе. Да, говорил и сам тому верил. Только Дашино сердце вернее чуяло... Не месяц прошел и не два, а целых пять, и вместо квартиры в большом городе разлука на два года. А два ли года, больше ли, кто точно знает?..
В Свердловске Петра зачислили в команду, следующую на Дальний Восток, в город Никольск-Уссурийский, в отдельный саперный эскадрон 8-й кавалерийской дивизии. В команде кроме Петра было еще несколько человек с техническим образованием, остальные в большинстве рабочие: шахтеры и строители. Из прикамских призывников, не считая Петра, угодил в эту команду только веселый востроглазый парень Кобчиков Семен — по специальности плотник.
И вот вторая неделя уже на исходе, перевалили за половину пути, обогнули Байкал, миновали Читу, врезались в горы, и все эти дни и ночи все те же нелегкие мысли теснятся в голове Петра, сменяя одна другую. И, судя по всему, тревоги эти долго еще не отпустят его...
Ехали ровно три недели. Прибыли в Никольск-Уссурийский в свой саперный эскадрон в последних числах ноября.
Всех вновь прибывших поместили в карантин. Это означало, что они были полностью изолированы от окружающих: жили в отдельном помещении; на завтрак, обед и ужин ходили в особое, им отведенное время, когда в столовой никого, кроме них, не было; и никакого общения со старослужащими, даже самого мимолетного, не допускалось.
На второй день по прибытии их после завтрака построили в две шеренги и рассчитали «по порядку номеров».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130