— Хоть горшком зовите, только в печку не ставьте,— в тон ему отозвался Петр-коновод.
Так у них с первых дней установились самые добрые отношения. Они остались и на все время совместной службы.
Петр Петрович был не силен в грамоте, но не от лености или пренебрежения, а потому, что рано остался без отца и почти весь груз отцовских забот, которых в многодетной семье было через край, принял на свои мальчишеские плечи.
Петр без труда убедил своего тезку, что грамота и ему в жизни не повредит, и они по взаимному согласию каждый день уделяли час, а то и больше «грамотному делу», как выразился обучаемый. В чтении упражнялись по гарнизонной газете, в письме и решении задач — на грифельной доске, а по всем остальным предметам — географии, естествознанию, истории — обучение велось, по необходимости, «устным» методом. У Петра Петровича были цепкая память и неуемная любознательность, и рассказывать ему было одно удовольствие.
Забегая вперед, скажем, что и Петр Петрович в долгу не остался. Забайкальский казак, природный конник, который ездить верхом научился едва ли не ранее, чем ходить, он в совершенстве овладел всеми видами конного спорта и сумел многому обучить своего командира. Но подробно об этом расскажем в своем месте.
Конечно, и приятнее и удобнее было бы в поездке вдвоем, не говоря уже о том, что командир с коноводом выглядит куда солиднее, чем командир без коновода, но Петру Петровичу предстояло в этот день принимать участие в дивизионных состязаниях по преодолению препятствий и рубке
лозы. И пришлось Петру поехать к партизанам-дальневосточникам одному. Сначала дорога пролегала неподалеку от берега быстротекущего Суйфуна, который, оставив позади город и приняв пару притоков, уже набирал здесь силу и в местах скопления мелких островов, поросших густым тальником, достигал полукилометровой ширины. Затем дорога круто повернула на восток, в сторону смутно проступавших на горизонте отрогов дальнего, еще невидимого горного хребта.
В движении Петр строго придерживался уставного распорядка: десять минут трусцой, десять минут крупной рысью, пять минут шагом в поводу, и снова так же. Через два часа пути полный отдых и коню и всаднику — десять минут.
При таком распорядке, как нетрудно убедиться несложным подсчетом, да и не раз проверено опытом, средняя скорость составит двенадцать-тринадцать километров в час. А так как рысь у Выдры размашистая, то обойдется на круг и по четырнадцати -пятнадцати километров. При таком темпе можно было успеть обернуться за один день, если, конечно, не очень задерживаться в коммуне.
Постепенно подобрались к предгорьям хребта, ровная местность сменилась пересеченной, дорога то опускалась в распадок, то вздымалась на перевал. Пересекая широкий распадок, который можно было назвать и долиной, Петр по шаткому мостику перебрался через звонкую речку с изумительно чистой водой и певучим названием Эрльдахоу. Речка мчала свои струи на север, на выходе из предгорий Сихотэ-Алиня сливалась с другой такой же пленительной и звонкой речкой Тудагоу, и, соединившись, они давали начало полноводной Уссури.
Степь осталась позади, на подступах к предгорьям; теперь дорога пролегала по не тронутой человеком уссурийской тайге. Петр вырос в деревне, в Прикамье, где еще не успели свести на нет могучие леса и боры; он любил лес и часто хаживал по его тропам. Едучи на Дальний Восток, любовался из окна теплуш-
нескончаемыми таежными массивами Восточной Сибири и абайкалья. Но такого дивного и щедрого буйства природы, какое теперь представилось его взору, ему еще не приходилось видеть.
Казалось, представители всех климатических зон собрались на праздник изобилия здесь, в уссурийской тайге. Сибирская сосна соседствовала с маньчжурским орехом, с раскидистых сучьев могучего дуба свисали прихотливо переплетенные кольца тропических лиан, меж густо-зеленых пихтовых ветвей
проглядывали исчерна-фиолетовые гроздья дикого винограда. Деревья росли часто, и взору трудно было проникнуть в глубь тайги. А на нижнем этаже вовсе непроницаемой плотной стеной вставал густой подшерсток из множества видов кустарников и лесных трав, в гуще которых прятался и знаменитый, овеянный легендами «корень жизни» — женьшень.
Петру вспомнилось давно читанное или давно слышанное народное сказание. Когда господь бог сотворил землю, то тут же, не откладывая дела в долгий ящик, принялся засевать ее семенами различных злаков, трав и деревьев. И так как был он не только всемогущ, но и всеведущ, то каждое место на земле засевал злаками, травами, кустарниками и деревьями соответственно климату этого места. Работал с усердием, можно сказать, с азартом, заранее любуясь результатами своих трудов, но в увлечении своем слегка просчитался и, когда семена были все издержаны, с огорчением обнаружил, что остался незасеянным изрядный кусок азиатского материка — между рекой Уссури и побережьем Тихого океана, теперь именуемый Приморьем, или, иначе, Уссурийским краем. Надо было как-то выходить из положения. Господь бог тщательно вытряс из мешков все, что там осталось, собрал весь этот семенной фонд в грудку, хорошо перемешал и засеял едва не обездоленный край земли, сказав: «Пусть все посеянное мною произрастает здесь вовеки!»
Вот так и возникла на лице земли удивительная неповторимая уссурийская тайга. Дальневосточные партизаны радушно встретили посланца родной Красной Армии. Его ждали, и обед был уже готов.
Петр хотел было сразу приступить к докладу, но председатель коммуны, рослый бритоголовый здоровяк с вислыми казацкими усами, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130