Столько воды Петр еще никогда не видел, если не считать оставшегося с младенческих лет смутного воспоминания о море. Но это было столь смутное и зыбкое воспоминание, что воспринималось оно как сон. Теперь же, наяву, далеко-далеко, насколько охватывал взор и дальше того, расстилалась позолоченная солнцем водная гладь, и трудно было оторвать глаза от необычного величавого зрелища.
Комиссар предупредил Петра, что на сей раз у него будет особо трудная аудитория. Все члены рисоводческой коммуны — корейцы, и добрая половина из них очень плохо владеет русским языком.
— Потому, когда будешь речь держать, говори попроще.:, и помедленнее.
Как оказалось, комиссар сильно смягчил ситуацию. Очень плохо владели русским языком немногие из коммунаров, остальные просто не понимали по-русски. Секретарь партийной ячейки, такой же низенький и худощавый, смуглый и черноволосый, такой же вежливый и улыбчивый, как и все другие коммунары-корейцы, предупредил об этом Петра.
Условились, что он, секретарь ячейки, будет переводить на корейский язык все сказанное Петром, а докладчик будет говорить не торопясь и почаще делать паузы, предоставляя слово переводчику.
Выступать с докладом таким манером было очень даже нелегко. То и дело Петр увлекался и забывал остановиться вовремя. Но потом заметил, что, сколько бы времени ни говорил он, переводчик произносил всего две-три фразы. Очевидно, он переводил только самый конец монолога, то есть несколько последних фраз. Тогда Петр спохватился, стал
следить за собой и останавливаться после каждых двух-трех фраз. С непривычки очень трудно было так дробить свою речь, и Петр устал, как после самой тяжелой работы.
Такой обстоятельной беседы, как у анучинских партизан, здесь, понятно, не получилось.
Но разговор о японцах возник и здесь. Корейцы-рисоводы тоже были обеспокоены тем, что японская армия захватила Маньчжурию.
Секретарь ячейки объяснил Петру, что, победив в русско-японской войне 1904—1905 годов, японцы захватили Корею и превратили ее в свою колонию. В последние годы в Корее широко развернулось партизанское движение. Все корейцы надеялись, что скоро японскому владычеству придет конец. Но теперь, когда Япония проглотила и Маньчжурию, надежды корейского народа на скорое освобождение стали гаснуть.
Петру не зря отвели на пребывание в коммуне рисоводов целый день: две бригады коммунаров находились на отдаленных полевых станах. К ним тоже надо было ехать с докладом.
— Но после обеда,— сказал секретарь ячейки.— Ехать далеко, надо подкрепиться.
И повел гостей к обеденному столу. Накормил и сытно, и вкусно. Петра удивило обилие блюд — семь или восемь — и еще больше то, что все они были из рыбы и риса, хотя вкусом очень даже отличались одно от другого благодаря умело приготовленным соусам и приправам.
Петру обед очень понравился, о чем он и сказал своему тезке. Тот с ним не согласился.
— Не по-нашему это,— отозвался он с явным неодобрением.— Дали бы мне этого карася или сазана целиком да к нему миску каши с маслом. А то один кусочек, другой кусочек, третий кусочек... один сладкий, другой кислый, третий вовсе не поймешь... не еда, а баловство...
На полевые станы Петр ехал с некоторой неохотой, точнее сказать, с опаской: трудно вынести еще два таких доклада. Но тревожился он напрасно. Теперь у него уже был опыт, он вовремя делал паузы, и поэтому секретарю ячейки легче было его переводить, а слушателям понимать.
А как-то, уже в конце лета, Петра отправили с докладом к аптечным шефам. Приняли его радушно, как старого и доброго знакомого, а прехорошенькая Тоня, судя по всему, и обрадовалась и удивилась.
— Быстро вы преобразились,— сказала она Петру, лукаво стрельнув глазами.
- Долго ли умеючи,— в тон ей ответил Петр и, осмелев, подковырнул: — А вы говорили, ждать долго.
— А разве не долго? — возразила Тоня.— Почти полгода прошло.
На этот раз Петр не стал отговариваться и сразу принял приглашение остаться на танцы. И тут же мужественно признался, что танцевать не умеет.
— Это я еще тогда поняла,— улыбнулась Тоня.— Ну что ж, будем обучать вас.
Остановила пробегавшую мимо полненькую, круглолицую и румяную девушку и сказала ей:
— Фиса, тебе комсомольское поручение: научить товарища командира танцевать.
— Ой, не могу!..— фыркнула в рукав Фиса.
— Я серьезно. Молодой человек не умеет танцевать. Стыд и позор нашим девушкам. Тебе задание: сегодня научишь танцевать... ладно, фокстрот...
— Ну, коли так, я сейчас.— Фиса проворно унеслась куда-то.
— А я мечтал у вас учиться,— сказал Петр Тоне.
— Со мной будете не учиться, а танцевать,— ответила оня.— Когда научитесь.
— Так это сколько времени пройдет!
— От вас зависит. Приступайте, товарищ командир. Учитель вас ждет.
Фиса очень старательно выполняла свою роль учителя, чего никак нельзя было сказать об ученике. Петр был раздосадован. Признаваясь в своем пороке, он был уверен, что Тоня вызовется быть его учительницей. А вышло не так... Она быстренько спровадила его с рук своих, препоручив этой смешливой, чуточку неуклюжей Фисе. Почему? Чтобы отвязаться и дать понять, что он ей по меньшей мере безразличен?.. Или, наоборот, чтобы подразнить и... Что и?.. Нужен ей женатый мужик, когда кругом столько свободных от семейных уз юных командиров, настоящих командиров, кадровых, и, главное, юных (Петр был твердо убежден, что в свои двадцать три года он уже очень далеко ушел от юности) и свободных...
Понятно, что занятый столь серьезными и невеселыми мыслями Петр был невнимателен к наставлениям и не выказывал никаких успехов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130