В Свердловске не пришлось долго задержаться. Все, что должно было быть отгружено, в первую очередь нитки, винтовая проволока и обувная фурнитура, имелось на складах базы Снабсбыта. Трудности были лишь с отгрузкой. Петр энергично включился в дело. Пробился к начальнику аэропорта, сумел заинтересовать его рассказом о заполярной экзотике и в значительной степени под эту экзотику вырвал у него распоряжение старшему диспетчеру срочно отправить в Приленск полтонны особо важного груза.
На это дело ушло два дня. Вечером пошел на вокзал и не без труда взял билет на утренний поезд. Стоя в очереди у билетной кассы, вспомнил, как так же стоял, в такой же зимний вечер, в такой же очереди восемь лет назад, возвращаясь домой из армии, отслужив действительную. Восемь лет... Всего восемь лет!.. А сколько событий — и каких событий! — прошло, нет, пронеслось за это время!..
На этот раз он появился на улице Азина не рано утром, а во второй половине дня. Уже начало смеркаться, когда постучал в знакомую дверь. Слабый старческий голос, в котором не сразу угадал голос Капитолины Сергеевны, долго допытывался: «Кто там?..» Чувствовалось, что не может стоявшая за дверью в холодных сенцах старая женщина поверить свершившемуся чуду, больше, чем чуду, тому, что пришло наконец — все же успело! — спасение...
Телеграмма, как нередко случалось в то время, не дошла, и она, послав — когда еще! — письмо и не получив на него ни ответа, ни привета, могла ли сразу поверить, что не обманули все же надежды, без которых на скудном пайке последних недель, может быть, и недостало бы сил дождаться этого дня!
И все же поверила, отомкнула входную дверь, по строгой привычке тут же тщательно — на ключ, на крюк и на засов — заперла ее и лишь потом отворила дверь в жилые комнаты и пропустила Петра. В прихожей в тусклом свете лампочки, горевшей вполнакала, вглядывалась в лицо спасителя — оно ей, наверно, представлялось сейчас ликом — и не знала, как назвать, как обратиться к нему...
Петр молча обнял ее и вздрогнул: показалось, коснулся он не живого тела, а лишь хрупкого остова — так иссохла она.
— Не ждали разве?..— спросил Петр.
— Перестали уж ждать...— чуть слышно ответила Капито-лина Сергеевна.
И тут из нескольких скупых фраз узнал он, что ждут уже третий месяц. Узнал и ужаснулся. И в это время заметил выглядывающее из-за угла плиты странное, пугающее неподвижностью лицо, старческое в своей отрешенности лицо ребенка, отвыкшего не только радоваться, но и страшиться.
— Это папа! — сказала девочке Капитолина Сергеевна.— Подойди к нему.
Юленька осторожно, как бы опасаясь споткнуться и упасть на ровном полу, подошла к нему. Он поднял на руки почти невесомое тельце, прижал к груди. Юленька не отстранялась и не приникала, словно большая вялая кукла...
Петр быстро спохватился, опустил девочку на диван, кинулся к своему чемодану, торопливо принялся доставать и класть на стол привезенные продукты.
— Дайте ей, что можно...
Капитолина Сергеевна, проверив мешочки и свертки, отыскала тоненький сдобный сухарик и подала внучке. Юленька сунула сухарик в рот и, не решаясь сразу сгрызть, облизывала и сосала его, не спуская теперь уже чуточку удивленных
глаз с неожиданно появившегося отца, которого не было так долго...
— Сварите картошки,— сказал Петр Капитолине Сергеевне.— Нам с вами тоже надо подкрепиться.
И пока варилась картошка в мундире, Капитолина Сергеевна рассказала, почему Даша в тюрьме.
Когда стало очень уж голодно, Даша начала подыскивать другую работу, где, кроме денег — что теперь на деньги купишь? — давали бы хоть что-нибудь съестное. Хотела устроиться в пекарню или в столовую, да где там! В таких хлебных местах нехватки в рабочих руках нет: только помани, тучей набегут. Удалось найти место счетовода на бойне. Бойня далеко за городом, версты две лесом надо идти. Страшно по нынешним временам. Потому и оказалось там место, что не всякий пойдет. Даша договорилась и стала проситься у себя на работе, чтобы отпустили. Нельзя, ответили, у нас и так не хватает работниц. Она заявила, что все равно уйдет, у нее ребенок и мать-старуха, не может она смотреть, как они голодуют. Ей сказали, что, если уйдет самовольно, судить будут. А она не посчиталась, ушла самовольно и поступила на бойню. Каждый день что-нибудь приносила: или осердье, или рубца кусок, или хотя бы костей для навару. Недели полторы сыты были. А потом был суд, осудили Дашу на четыре месяца и увели в тюрьму. Тогда совсем плохо стало. Вот тогда сразу письмо и написала...
— Как же вы жили эти два месяца?..
— Ходила на базар. Меняла на хлеб, на картошку все, что можно. Потом и менять нечего стало... Только что по двум иждивенческим карточкам причиталось, тем и жили...
Картошку Капитолина Сергеевна осторожно почистила, чтобы не отщипнуть с кожурой ни крошечки, и поставила в кастрюле на стол. Еще поставила солонку с крупной желтоватой солью. Для Юленьки растолкла в мисочке три картофелины и положила туда крохотный кусочек масла. Размешала, пододвинула Юленьке:
— Ешь помаленьку, внученька. Да не торопись, не торопись, хорошо пережевывай.
— Себе-то положите масла,— сказал Петр Капитолине Сергеевне.
— Не все сразу,— строго возразила она и отодвинула в сторону протянутую ей эмалированную кружку, наполненную топленым маслом.
— Бабушка, еще бы хлебца кусочек,— несмело попросила Юленька.
Петр хотел подать ей сухарь, но Капитолина Сергеевна остановила его:
— Не надо сразу. Картошки поедим, потом мало погодя чай пить станем. А с чаем по сухарику.
И Петр понял, что тут не он хозяин. Он свое дело исполнил, привез что смог и сколько смог, а теперь ей хозяйствовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130