Такой культурный и чувствительный человек, а она была к нему несправедлива. Он раскусил Джеордже. Поэтому и переехал, чтобы не быть обязанным такому.
Эмилия обернулась. Джеордже шел в нескольких шагах позади и курил.
— На тебя будут показывать пальцем! Будут смеяться до упаду. Даже мужики, которым ты отдашь землю,, будут целовать тебе руку, а потом смеяться над тобой,,
— Может быть, ты и права, — согласился Джеордже.;
— Тогда... зачем же? —удивилась Эмилия.
— Не для них я делаю это... Для себя.
— Болтовня...
Когда они дошли до околицы, Джеордже свернул налево.
— Куда ты идешь теперь? — крикнула Эмилия.
— Дело есть. К Арделяну...
— Ах, вот как, — продолжала Эмилия, повышая голос и не заботясь о том, что ее могут услышать. — Чтобы я больше не видела этого бандита у себя в доме! Слышишь?
— Не увидишь... И сама об этом пожалеешь.
— Это я-то? Никогда!
Эмилия пришла домой разгоряченная, с болезненно бьющимся сердцем и остановилась на пороге, чтобы перевести дыхание и хоть немного успокоиться. Старуха ничего не должна знать, иначе сойдет с ума от огорчения. Она и без того недолюбливает Джеордже. Несомненно, ей это подсказал ее здоровый крестьянский инстинкт.
Эмилия прислонилась лбом к нагретой солнцем шероховатой стене. Джеордже даже не пытался уговаривать ее, но Эмилия слишком хорошо знала, что он упрям, как осел, и если что-нибудь задумывал, никто не мог его переубедить. Ей хотелось лишь одного — плакать, такой несчастной она себя чувствовала. Лучше бы не говорил, подождал, если бы была в нем хоть капелька здравого смысла. Не надо было сейчас, не надо... Даже если они никогда не заговорят об этом, ей будет казаться, что он думает только о разделе земли.
Эмилия вытерла сухие глаза и, стараясь изобразить улыбку, вошла в кухню. Там она увидела стрелочника Кулу, который сидел на низенькой табуретке. При виде Эмилии он растерялся и уронил с колен засаленную фуражку. Напротив него стояла Анна, и ее маленькое сморщенное лицо светилось злобной радостью.
— Ну, Кула, спасибо тебе за новости. Я очень рада, люблю знать о человеке, что можно от него ожидать... А теперь иди, Кула, иди... Я сама поговорю с дочкой, знаю, как лучше сказать.
— До свидания, всего доброго, — растерянно забормотал Кула и, смущенный, вышел из кухни, надевая фуражку.
-— А этому что еще понадобилось? с раздражением спросила Эмилия.
— Это что за разговоры? Он нам сосед, человек честный, порядочный. Хорошо к нам относится. Бережет нашу честь... Крепко бережет. Затем и пришел, благослови его бог.
— А что он сказал тебе?
- Ничего, — старуха вздохнула и притворилась, что вытирает глаза сложенным вчетверо платком. — Эхе-хе, хорошо, когда встретишь честного, порядочного человека.
— В чем дело, мама? — уже испуганно спросила Эмилия. Она знала привычки старухи и приготовилась услышать от нее что-нибудь очень неприятное.
— Да так, пустяки. Может быть, ничего и нет... Кула то этот не бог весть как умен... но честен, честен... Он говорит, что вчера вечером... видел этого... как там его... мужа твоего под мостом с дочкой Урсу, а у той юбка задрана...
— Лжет он! — кинулась Эмилия к матери.
— Может быть,— согласилась та,— может быть, ничего не скажу. Бог милостив, а кроме того, ведь это было поздней ночью. Только у Кулы глаза острые. Знаешь, дочка, на станции нужны острые глаза, чтобы не перепутать поезда, а то и до несчастья недолго, враз на каторгу попадешь.
— Лжет!
— Я же тебе сказала может быть, лжет, — рассердилась старуха. — Не слышала разве или оглохла? Может, и лжет, тебе лучше знать.
— Лжет... Лучше бы... лучше бы это была правда.
— Избави бог! Да в своем ли ты уме? Ведь тебя на смех поднимут. Поп позорил тебя с алтаря, люди на воротах всякие мерзости писали, как последней шлюхе, здороваться скоро перестанут. А ты говоришь, лучше бы правда. Здорово же он тебе голову заморочил...
— Замолчи лучше, мама, прошу тебя. Замолчи! Хватит с меня и без того забот. Присмотри лучше за обедом, как бы не пригорел.
Эмилия села за стол и сжала ладонями лоб. Все мысли куда-то исчезли. Она слышала, как мать гремит крышками кастрюль, мешает суп, как трещат поленья в пышущей жаром плите. Представить себе Джеордже с другой женщиной она не могла и потому не поверила рассказу Кулы.
— Ты не осерчаешь, ежели я кое-что тебе скажу?— вкрадчивым голосом спросила старуха.
— Говори... но покороче, мне не до болтовни!
— Может быть, Гэврилэ Урсу и не посылал к нам Марию, может, она сама пришла упредить твоего муженька, чтобы не приходил к ним, иначе отец натравит на него Эзекиила. С чего бы это?
Эмилия не ответила. Она долго молчала, стиснув ладонями голову.
— Знаешь, мама, — заговорила она вдруг. - Джеордже хочет отдать нашу землю мужикам... Говорит, что ему, как коммунисту, не полагается владеть землей... Сам мне сегодня сказал. Слышишь? Слышишь? Ну, что ты теперь скажешь?
Старуха отложила ложку и вытерла руки,
— Ты где, Милли? -— застонала она. — Иди сюда, не то упаду!
Эмилия выскочила из-за стола, схватила стакан и, наполнив его водой, кинулась к матери.
— Не надо, — прохрипела, задыхаясь, старуха. — Теперь вспоминаю, что в Венгрии, когда была революция, тоже собирались обобрать людей, да не допустил всемогущий. Я все время этого опасалась, но не говорила...
В поисках опоры старуха чуть не ухватилась закрай раскаленной плиты.
— Тебе плохо, мама?
— Нет. Ничего. Уложи меня в постель, помоги лечь. Дай собраться с мыслями...
Эмилия отвела старуху в ее каморку, уложила в кровать и принялась растирать виски, чувствуя под пальцами вздувшиеся пульсирующие вены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190