Голос его, низкий и медлительный, не удивил Джеордже.
— Я Георге Журка... Что вам угодно, господин капитан? — медленно, с трудом спросил он, словно едва сдерживая зевок.
В огромной комнате с большими окнами и удивительно белыми, словно излучавшими свет стенами голос этот показался Джеордже знакомым и близким.
— Я принес заявление о вступлении в партию,— по-военному коротко ответил Джеордже и непослушными пальцами левой руки стал расстегивать портупею, шинель и китель.
Журка молча подошел к нему и спокойно принялся ему помогать.
— Где вас ранили?
— Под Дебреценом.
Джеордже протянул свои бумаги: заявление, рекомендации. Журка поднес их близко к глазам и стал быстро читать, бормоча про себя:
— Учитель... Лунка. Лунка,— повторил он, пытаясь что-то припомнить. — Сталинград... добровольческая дивизия «Тудор Владимиреску»... «Сознание исторической необходимости»...
Журка положил документы на письменный стол и некоторое время задумчиво поглаживал их ладонью. Когда он обернулся к Джеордже, глаза его уже не были мутными от усталости. Маленькие и черные, глубоко посаженные, они блестели весело, и только теперь Джеордже заметил, что Журка, очевидно, моложе его.
— Завтра на заседании рассмотрим, но я думаю, что уже могу пожать вашу руку, товарищ капитан. Билет получите у секретаря волостного комитета — у Мындрока.
Журка наморщил лоб и снова повторил:
— Лунка? Мне кажется, у нас есть там один коммунист... забыл вот только имя. Он железнодорожник. Нет, ничего не поделашь... Забыл. Глупею...
— А какое будет задание?..
Журка рассмеялся, откинувшись назад и обнажив ряд белых, крупных, как у волка, зубов.
— Как вы сказали? Задание? Это звучит по-военному и вместе с тем правильно. Мы еще вооружены, говорим о заданиях...
Он умолк и протянул руку к револьверу на поясе Джеордже.
— Ваш или...
— Мой, подарок одного советского офицера.
— И у меня есть где-то. Не помню где... Это вы хо-хорошо сказали — задание... Позднее у нас будут поручения, и, возможно, мы помолодеем. Иногда эти военные термины очень уместны. Сам я не умею ими пользоваться. В армии мне не доверили даже винтовки, считали подозрительным бунтовщиком. Я чистил картошку и уборные... Вашим основным заданием, капитан, будут люди,— продолжал он, снова став серьезным. — Люди, партийная ячейка. Вы сейчас прибыли из Венгрии, не* так ли? Приходилось с кем-нибудь говорить?
— Только... с несколькими коллегами здесь в городе,— скривился Джеордже.
Журка понял. Упершись локтями в колени, он наклонился к собеседнику.
— Многие нас ругают теперь... Я говорю, конечно, не о тех, кого мы уничтожим. — Он произнес это слово просто, как будто речь шла об уборке квартиры. — Многие прикрываются теперь картонным щитом, на котором большими буквами написано: «Демократия». Они, также как и мы, знают, что щит из картона, но считают, что у нас не хватит храбрости разорвать его из-за этих в спешке написанных букв. А вокруг них собираются слабые или те, кто не знает, где правда.
— К правде нелегко прийти,—прошептал Джеордже.
— Знаю. Но нужно. Итак, Мындрок сообщит вам, когда надо будет приехать за партбилетом. С ним поговорите подробнее, он знает обстановку.
Журка проводил Джеордже до двери и, пожимая руку, сказал так неожиданно и чистосердечно, что Джеордже вздрогнул от удивления:
— Возможно, что мой прием вас немного разочаровал... В конце пути, пройденного с таким трудом, требовалось бы что-нибудь возвышенное... — Открыв дверь и наклонившись к уху Джеордже, Журка добавил] великие дела начинаются всегда просто. 1А И это хорошо.
6
Еще не было двух часов, когда Джеордже оказался у церкви, где должен был встретиться с учителем, о котором ему говорил Мареш. Вся история казалась ему довольно путаной и неясной, и он почти сожалел, что так легко согласился на встречу. Вместе с тем он считал, что лишний человек в школе не помешает, особенно первое время, когда на него самого навалится столько дел.
Дождь продолжал моросить, но небо посветлело и стало таким же матово-серым, как асфальт, покрывавший площадь. Джеордже прогуливался перед церковью и думал о семье. Воспоминания об уютном тепле домашней кухни, большой белой постели, на матраце которой за много лет отпечаталась форма его тела, вызвали у него растроганную улыбку.
Джеордже собирался уже уходить, когда из-за угла появился молодой человек в черном длинном старомодном пальто с вытертым меховым воротником. Молодой человек смущенно остановился перед Джеордже. Он весь взмок от спешки, на носу блестели запотевшие очки.
— Господин директор Теодореску? — спросил он почему-то заискивающим (Джеордже не понял почему) тоном.
— Да, это я.
— Позвольте представиться... преподаватель Суслэнеску.
Джеордже пожал маленькую, почти детскую руку — горячую и потную. Оба смущенно замолчали, не зная, что сказать.
— Я надеюсь... господин Мареш говорил вам обо мне...
— Да. Но только в общих чертах. Я понял только, что...
— Что я хочу поехать в деревню,— деланно засмеялся Суслэнеску. Его узкое, с тонкими нервными чертами лицо было небрито. Вымученная грустная улыбка заставляла предполагать, что он был человеком крайне чувствительным. — Вы, наверное, хотите получить разъяснение, не так ли?
Суслэнеску двинулся вперед, Джеордже пошел за ним, спрашивая себя, куда они идут.
Суслэнеску шел быстро, наклонившись вперед всем телом, руки безвольно болтались по бокам.
— Объяснение... предельно просто! Конечно, я не собираюсь навсегда оставаться в деревне, но пока... Мы переживаем смутные времена... Ужасающая нищета... У меня хрупкое здоровье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190