Вечерами вокруг костра, где горели обломки заборов, столов и стульев из оставленных жителями домов, солдаты говорили о земельной реформе, которая якобы началась в стране, о поделках в хозяйстве, запущенном во время войны. Митру мрачно молчал. Зачем растравлять себя мыслями и словами? Останется в живых — увидит. Митру не выдержал только раз, когда придурковатый белесый капрал Гуця заявил с плаксивой горечью: «Все это пустая болтовня, чтобы объегорить нас».
— Черт бы тебя побрал! — закричал Митру, захлебываясь от ярости. — Да коли мы позволим надувать себя, как прежде. Коли позволим... Тогда...
От негодования он не смог больше произнести ни слова, хотя все уставились па пего, удивленные этой неожиданной вспышкой.
Митру двинулся дальше. Кровь бурно стучала в висках. Дома после долгой разлуки его ждут сын и жена. Жена, так долго остававшаяся одна в горячей и смятой постели. «Фэникэ, должно быть, вырос. Уже семь лет, пора в школу... Куплю ему обувку».
Митру побежал. Перепрыгнул через канаву, поскользнулся, чуть не упал и выбрался наконец на дорогу. Вот и кладбище. Трава здесь успела вырасти высокой не по времени,— есть чем кормиться. Неожиданно перед ним вырос, словно встав с земли при его приближении, большой крест, стоявший у околицы села. Митру остановился^ чтобы перекреститься. И вдруг заметил, что в канаве копошатся два темных тела. Они замерли, и мужчина поспешно накрыл толстые оголенные ноги женщины черной юбкой.
— Нашли где устроиться! — приглушенно засмеялся Митру и торопливо зашагал прочь. «Что же тут удивительного,— думал он. — Война кончилась. Мужики и бабы соскучились друг по другу. Многие погибли, теперь народятся на их место дети. Таков закон!»,
Темное, немое село распростерлось перед ним. «Ну, вот я и дома»,— подумал Митру и глубоко втянул в себя воздух, словно у села был свой особый запах.
Митру свернул в первую улицу налево. В конце ее, невдалеке от цыганских шалашей и протоки, стоял его дом. Послышалось кваканье лягушек. «Просят дождя, бедняги,— подумал Митру.— А где же акация перед кузней Гьузи? Срубили, видать, сгнила внутри».
Каблуки Митру застучали по полусгнившим доскам мостика, снизу пахнуло застоявшимся болотом. Вот и родной дом.
Но странно, почему не видно крыши, а стены словно стали ниже, вросли в землю, да и забор повален на землю. Что-то оборвалось внутри у Митру... Он вбежал во двор. Прежде всего в глаза бросились остатки забора, обожженные балки, обломки черных досок, потом дом без крыши с обгоревшими стенами.
— Господи,— смог только произнести Митру и опрометью кинулся в дом.
Лягушка квакнула под каблуком. Вбежав на крыльцо, Митру наткнулся на какую-то балку, которая с грохотом обрушилась.
— Флорица! — закричал он что было мочи. — Фло-рица! Жена...
Лягушки в протоке разорались, словно на них напали змеи.
— Флорица! Куда ты, черт побери, запропастилась? Митру хотел прислониться к одному из столбов
крыльца, но тот закачался. Стекавший по лицу пот щипал глаза, на губах было солоно. Митру позвал еще несколько раз, но все тише и тише и наконец услышал, как открывается дверь соседнего дома, от которого его отделял лишь плетень.
— Эй, кто там? — прозвучал в темноте хриплый старушечий голос.
— Это я, Митру, тетушка Валерия...
— Да, мало ты нашел радости дома, Митру.
«Что случилось?..» — хотел спросить Митру, но горло что-то сдавило, и он не смог выговорить ни слова.
— Подойди к забору, мне трудно кричать...
Дрожа от волнения, Митру пересек двор и вцепился в колючие прутья плетня.
— С войны пришел?
— Да, тетушка...
— Не видел ли ты там Траяна Сими?
— Видел, тетушка.
— А о нашем — слышал? Погиб в Пеште. Дом-то твой сгорел, когда русские гнали отсюда венгров...
— Как сгорел? — закричал Митру.
— Да так, средь бела дня. Из пушки в него попали. Флорица с ребенком живы. Они у Лэдоя...
— Что? — крикнул Митру и всей тяжестью повис на плетне. Одна из подпор повалилась, и Митру едва не упал в колючки.
— Лэдой взял их к себе, ведь он вам родственник, хоть и дальний. Твой дед Люцэрна был двоюродным братом сестры-его матери. Хорошо, что господь помог тебе вернуться. — Старуха зашмыгала носом. — Наш-то был добровольцем у русских... Так уж ему на роду было написано. В России жив остался, а в Венгрии голову сложил...
Митру больше не слушал старуху. Как бешеный выбежал он из ворот. Подмазаться захотел: будь он трижды проклят. Нет, не бывать этому, не проведешь!
Ноги у Митру подгибались, его шатало из стороны в сторону. Успокоился он лишь тогда, когда перед ним вырос большой каменный дом с крышей из блестящей жести. Митру стал стучать кулаками в ворота, но не со злобой, а так, как обычно стучат, когда хотят разбудить кого-нибудь поздно ночью. Из дома, как из могилы, не доносилось ни звука.
— Эй, откройте, слышите! Заснули, что ли! Чтоб вам вовек не просыпаться!
Наконец зеленая ставня приоткрылась, и Митру увидел смуглое лицо Лэдоя. Нервная дрожь пронизала Митру с ног до головы.
— Кто там? — спросил Лэдой. — Пустить на постой не можем.
— Это я, Митру... Может, забыл?
— Ты?—Лэдой шумно вздохнул.— Уцелел... сохранил бог... Постой, сейчас выйду, пущу тебя в дом.
— Побыстрей...
Окно медленно закрылось. Митру порылся в ранце среди жалких подарков, которые вез жене, и вытащил с самого дна немецкий револьвер, взятый им у офицера, захваченного во время разведки. Вогнав в ствол патрон, Митру спустил предохранитель и сунул револьвер в карман. В доме послышался стук деревянных туфель.
Из сеней вырвался луч желтого света, загремели тяжелые засовы, в замке со скрипом повернулся ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190