Гнусен каждый христоубийца-жид, но еще гнуснее тот, что попрал милость, дарованную ему Господом.
– Но я не возвращался к старой вере! Я добрый христианин, хожу к мессе. При моей работе не получается ходить так часто, как надо, но когда могу, я хожу. Спроси священника.
– Священник умер от чумы. Заболел в числе первых. Уж понятно, жид-еретик сперва убьет доброго христианина.
– Я ничего ему не делал. Я не видел его несколько недель.
– А говорил, что ходишь к мессе. Так, значит, все-таки не ходишь? Да еще и учеников не пускаешь, верно ведь? Пытаешься развратить их невинные души, увлечь с собой к погибели.
Микелотто снова забился в руках стражников.
– Ты ошибаешься. Не было такого. Я никогда…
– Но ты же запретил им идти в деревню в прошлое воскресенье? – оборвал его продавец индульгенций. – И подмастерью своему велел меня прогнать, чтобы они не купили отпущение грехов.
– Послушай! – Хью протолкался между лошадьми и вышел вперед. – Это я тебя отсюда выставил, чтобы ты не запугивал ребят разговорами о смерти. Хозяин и не знал об этом ничего, пока от меня не услышал. Он тут ни при чем.
Продавец индульгенций торжествующе улыбнулся.
– Хозяин отвечает за все, что делают его подмастерья. И ты же не станешь отрицать, что не пустил их в воскресенье к мессе?
– Это потому, что в деревне чума. Он хотел уберечь их от заразы! – возмущенно проговорил Хью.
– В опасности еще важнее пойти к мессе и очистить душу. А ты говоришь, хозяин хотел спасти их тело, душу же обречь аду. По мне, только жид и может так рассуждать. Уж не обратил ли он и тебя в свою веру?
Микелотто, глядя на Хью, тряхнул головой.
– Довольно, не впутывайся сюда сам. – Потом с обреченным видом повернулся к продавцу индульгенций. – Как мне доказать, что я христианин? Если надо, могу поклясться на кресте.
Продавец индульгенций ухмыльнулся.
– Так я и дам тебе совершить кощунство! Если ты не веришь в Христа, то клятва твоя ничего не значит. Нет, есть другое испытание.
Он метнулся к лошади, вынул из седельной сумы какой-то сверток и принялся медленно и театрально его разворачивать. Микелотто в руках у стражников напрягся всем телом, ожидая, когда увидит орудие пытки. Вокруг столько печей – есть где нагреть железный прут или клещи. Микелотто привык к ожогам, но сколько можно выдержать пытку каленым железом?
Продавец индульгенций кивнул одному из верховых стражников, а когда тот спешился и встал рядом, отдал ему сверток. Стражник подошел к Микелотто и помахал у него под носом содержимым. Мы все облегченно вздохнули: это были всего лишь кусочки тухлого мяса – вонючие, зеленые, но совсем не страшные – не то что пыточные клещи.
– Свинина, – со злобной ухмылкой произнес продавец индульгенций. – Тебе надо всего лишь съесть немного свинины. Жиды и магометане ее есть не могут, а вот для христианина это добрая еда. Если съешь немного свинины и не сблюешь, я узнаю, что ты добрый христианин и отпущу тебя с миром.
– Но мясо тухлое! – в гневе вмешался Хью. – Его никто есть не сможет!
Продавец индульгенций указал на стражника.
– Как, на твой взгляд, это мясо?
Стражник ухмыльнулся.
– Свежайшее! Еще хрюкает.
Продавец индульгенций повернулся к Хью.
– Может быть, тебе не нравится запах, потому что ты тоже не выносишь добрую христианскую свинину?
– Я съем, – обреченным голосом проговорил Микелотто.
– Нет! – взмолился Хью.
– Мне ничего больше не остается.
Два стражника крепко держали стеклодува за руки, пока третий, схватив его за волосы и оттянув голову назад, принялся один за другим закидывать куски ему в рот, не давая даже времени проглотить. Плезанс, обняв Наригорм, зарылась лицом в ее волосы. Под конец и всем нам пришлось отвести глаза. Микелотто держался, сколько мог, но ему не давали даже перевести дух. Его вырвало – как и рассчитывали мучители.
Продавец индульгенций с улыбкой отвернулся.
– Скрутите его и привяжите за лошадью.
Микелотто осел на колени, его неудержимо рвало. Один из учеников, самый смелый, подбежал с фляжкой. Стражник нацелился отшвырнуть мальчика пинком, но продавец индульгенций поднял руку.
– Пусть пьет. Пусть вымоет мясо из желудка. Не хватало только, чтобы он всю дорогу блевал – еще аппетит мне отобьет. К тому же я хочу довести его живым. Если он околеет в дороге, то народ лишится интересного зрелища. Сожжение благотворно воздействует на нравы – люди видят, как крепка власть церкви.
Стражники наконец отпустили Родриго и повернулись к лошадям. Родриго подбежал к продавцу индульгенций, уже сидевшему в седле, и схватил его за руку.
– Этот человек не сделал ничего дурного! Дай ему оправдаться! Ты – служитель Божий и знаешь по совести, что испытание было нечестным. Услышь же, что он говорит!
– Не бойся, добрый человек, его услышат. Его услышат по всему епископскому дворцу. Мы не сжигаем людей, пока они не сознаются в своем преступлении, и он еще будет молить, чтобы ему позволили сознаться.
– Вы будете мучить человека во имя милосердного Бога? – с горечью спросил Родриго.
Глаза продавца индульгенций блеснули в свете факелов.
– Погоди, погоди! Мне кажется или ты впрямь говоришь так же, как мастер Михаель? Ты тоже венецианец? Неужто мы схватили двух жидов вместо одного? Ну-ну, богатый улов!
Микелотто поднял голову.
– Кто венецианец, он? Ну нет, он генуэзец, чтоб им всем сдохнуть. Ты назвал меня жидом, а теперь оскорбляешь еще больше, навязывая мне в соотечественники этого непотребного пса. Веди меня, куда едешь; лучше мне гореть на костре, чем провести еще миг рядом с генуэзцем.
Он плюнул в Родриго; алый от вина плевок попал на щеку и начал медленно стекать по лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136