Разорили ее. Думали, и вовсе выжить, да она уперлась – не будет, говорит, по-ихнему.
– Если трактир закрыт, что нам от него проку?
– Не спеши, разумничек, людей насмешишь. Я к этому и веду. Пива она больше не подает, еды тоже, да и сомневаюсь, что у нее для себя самой есть, потому что народу в наших краях почти не осталось, окромя монахов, будь они неладны. – Он сплюнул. – Эти-то жируют, хоть мы голодаем. Но вам что за печаль? У вас, поди, хватает еды и эля. – Старик с завистью покосился на фургон, – Так вот, сарай для гостей по-прежнему стоит. И хоть ей не разрешают называть свое заведение трактиром, даже вывеску вешать, за несколько монет она вас пустит. Она, конечно, злобная старая карга, да трудно ее винить, после такого-то. Ну, что скажешь? Хотите знать, куда идти? Сами не найдете, коли я вам не покажу.
Старик взглянул в сторону дальнего берега на мокрого, дрожащего Осмонда. Адела перестала плакать, но все еще цеплялась за мужа. Она была очень бледна.
– Сдается мне, он не откажется провести ночь в сухости. Да и бабенке с пузом лучше не ночевать на земле, ежели не привыкла.
– Как нам знать, что ты не отправишь нас к грабителям вроде тебя самого?
Старик сделал оскорбленное лицо.
– Я тут стараюсь помочь добрым людям…
Наконец, после того как он поклялся могилой матери и жизнью детей на слезах Богородицы, извлеченных мною из котомки, что место совершенно безопасное, Зофиил (предварительно пообещав вернуться и лично разрезать его на кусочки, если это окажется не так) вытащил из кошелька несколько пенсов. Старик спрятал их с такой скоростью, что даже искусный фокусник Зофиил не смог бы сделать это быстрее, и добавил с хитроватой усмешкой:
– В старом трактире и спрятаться хорошо, ежели за кем погоня. Стражники проедут мимо и не заметят.
Он ойкнул, потому что Зофиил снова схватил его за горло.
– Если ты ждешь денег за свое молчание, приятель, то знай, что мы люди законопослушные и никто за нами не гонится.
Старик высвободился из его хватки и потер шею.
– Да я разве что… Просто, бывает, ежели кого ищут, то и меня спросят, не видел ли таких. – Он пожал плечами. А я когда вижу, когда нет.
Зофиил некоторое время стоял, сузив глаза, потом рассмеялся и бросил старику еще монетку.
– Вот тебе за твою наглость, приятель!
Плезанс перевязала и шею Осмонду, и голову старикову сыну, предварительно втерев в раны дурно пахнущую зеленую мазь. Мать сидела, держа стонущего парня на коленях, попеременно с равным жаром ругая Осмонда и благодаря Плезанс. Трудно было не пожалеть эту женщину, пусть даже она и жила разбойничьим промыслом. Вместе с семейством она ютилась под мостом на настиле, сколоченном из старых досок. Здесь они и спали среди того, что вылавливали из реки. Однако река – своенравная хозяйка, она без предупреждения может отобрать все, что дала, и многое другое.
Мы наконец вновь двинулись по дороге. Обернувшись, можно было видеть, как старик пинком поднимает сына, браня его за ротозейство; старуха тем временем на все корки честила мужа, нимало не уступая ему в крепости выражений. Наш отъезд, казалось, заметила только девочка, которая стояла под мостом, глядя нам вслед пустыми глазами и не обращая внимания на вопли младенца, которого держала на руках.
Старик сказал правду: без его слов мы бы гостиницу не нашли: дорога заросла травой, вывески-указателя не было. Насчет вдовы он тоже был прав: она и впрямь оказалась злющая, но в сарае по крайней мере имелись крыша и дверь, хотя внутри много лет обитали только облезлые куры.
Вдова была такой же тощей, как и ее несушки. Щеки запали, глаза ввалились, как будто старуха несколько лет не видела хлебной корки. Тем не менее она готова была бесстрашно защищать свои владения с вилами в одной руке и собачьей плеткой в другой. Двое огромных, голодного вида псов с лаем прыгали вокруг фургона. Только щелканье Зофиилова бича и наши палки помешали им вцепиться в нас зубами. Трудно было осуждать вдову за подозрительность. Появление фургона и девяти незнакомцев вполне могло испугать одинокую женщину; пришлось долго убеждать ее, что нам нужно лишь место для ночлега. Наконец, взяв с нас задаток и заручившись обещанием ужина, она смилостивилась и отозвала псов – не раньше, впрочем, чем надкусила каждую монетку немногими из оставшихся почерневших зубов.
Старые постели в гостевом сарае заплесневели и кишели блохами. Спать на них было нельзя, и мы просто выкинули вонючее тряпье в заросший бурьяном двор. А вот деревянные лежаки выглядели вполне прочными; спать на таких хоть и жестко, а все лучше, чем на сырой земле; к тому же перегородки между ними немного защищали от сквозняка. Зофиил разгрузил свои бесценные ящики и составил в углу, как можно дальше от двери.
Покончив с этим, мы отправили Сигнуса добывать корм для Ксанф, а сами принялись готовить ужин. Огонь без риска спалить деревянное жилье можно было развести лишь в большом очаге в трактире. Мы пообещали старухе пир, да и сами, поскольку не ели весь день, с радостью предвкушали горячий ужин.
Трактир выглядел еще ужаснее, чем гостевой сарай. Оставшиеся столы и скамейки были завалены хламом, который вдова бережно хранила. Битые горшки, прогоревшие котелки, куски кожи от старой упряжи, тряпье и веревки громоздились вперемешку с мешками и пустыми бочонками. На кровати грудой лежали одеяла и старая одежда, а поверх них восседала черепаховая кошка, которая при нашем появлении угрожающе зашипела и впилась когтями в ветошь, словно защищая ее от посягательства.
– Ворья нынче развелось, – пояснила вдова, – вот я держу свое добро там, где за ним легче приглядеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136