Осмонд бросил тушки на пол и, заливаясь смехом, начал рассказывать, как оступился на скользком берегу, и если бы не Жофре, так и нырнул бы в реку с головой. Адела, убедившись, что кости и голова Осмонда целы, настояла, чтобы муж немедленно переоделся в сухое. Осмонд покорно стащил с себя промокшую одежду и остался стоять в чем мать родила посреди часовни, обхватив себя руками за плечи. За последние недели от дорожных тягот он похудел – на руках и ногах рельефно проступили мышцы. Капли воды поблескивали в золотистых волосах на груди. Осмонд прихлопывал себя по плечам, пока Адела, неповоротливая из-за огромного живота, копалась в дорожной суме.
Стуча зубами, Осмонд нагнулся и швырнул мокрую рубашку в Жофре.
– Нечего торчать тут, как столб! Стоило спасать меня, чтобы потом заморозить до смерти. Ради всего святого, дай хоть какое-нибудь одеяло!
Жофре, словно зачарованный, медленно стянул с себя плащ и протянул Осмонду. Занемевшими от холода пальцами Осмонд попытался схватить его, но промахнулся, и плащ упал на пол часовни.
Возившийся с сетями Зофиил бросил в сторону Жофре неодобрительный взгляд.
– Совсем ты очумел, малый! Можно подумать, перед тобой голая девка! Заверни его в плащ да потузи хорошенько, разгони ему кровь. Не хватало еще, чтобы он слег.
Жофре побагровел и нагнулся за плащом, но Родриго опередил его.
– Давай я. Ты замерз не меньше, чем он. Ступай к жаровне, погрейся.
Без единого слова Жофре направился к лестнице, а Родриго накинул плащ на плечи Осмонда и принялся обрабатывать его бока так решительно, что вскоре Осмонд взмолился, чтобы Родриго прекратил истязание, иначе он отдаст богу душу от побоев. И тут с сухой одеждой в руках вернулась Адела.
Никому не хотелось спускаться в темный сырой склеп, поэтому пировали мы в часовне. Скупое зимнее солнце сияло сквозь окна, пусть и не согревая, но даря свет, по которому мы изголодались, словно преступники, годы просидевшие в подземелье. Солнечные зайчики, отражаясь от воды, играли на белой стене часовни, словно стайки радужных рыб.
Несмотря на предупреждение Осмонда, Адела весело болтала с Сигнусом и не успокоилась, пока не убедилась, что тот получил свою долю мяса. Как ни тяжело было на душе у Сигнуса, он не устоял против аромата жареного мяса и форели и, тронутый неподдельным участием Аделы, пытался, как мог, скрыть горькие мысли.
Желая продлить удовольствие, мы смаковали каждый кусочек, запивая мясо чуть прокисшим элем. Разбивали утиные черепа и выскребали жареный мозг – не больше ложки, но и каждая ложка была на счету; с жадностью обсасывали утиные лапки, которым еще предстояло угодить в котел вместе с пригоршней бобов. И хотя мы притворялись, что наелись до отвала, желудки твердили обратное.
Родриго начал с жаром описывать грандиозные пиршества, которые устраивал его бывший хозяин: танцы и пение, азартные игры и петушиные бои, а еще непристойные забавы, которые затевала молодежь, на краткое время рождественских празднеств забывая о приличиях. Под смущенное хихиканье Аделы Родриго рассказывал о том, как мужчины привязывали громадные, набитые соломой гульфики и гонялись за девушками; как дамы и кавалеры менялись одеждами – мужчины, нацепив киртлы, жеманничали и хныкали, а женщины громко рыгали и отдавали приказы. Затем женщины забирались на спины мужчин и устраивали скачки вокруг обеденной залы, а завершалось состязание всеобщей свалкой под хохот и визги собравшихся.
Затем Родриго перешел к описанию самого пира: бесконечной череды слуг и пажей, выносящих жаркое, хлеба, пироги и пудинги. На столе стояли блюда с лебедями, куропатками, жаворонками и громадными оленьими боками. В самый разгар пира четверо слуг, пошатываясь под тяжестью ноши, выносили сочного жареного кабана. Покрытая глазурью шкура блестела в свете факелов, бока украшали ветки падуба, плюща и омелы, обжаренные дикие яблоки и сушеные плоды.
От описания всех этих яств мы проголодались, как будто вовсе не ели, и Зофиил, дабы умерить красноречие музыканта, предложил ему вспомнить свои навыки. Казалось, Родриго только ждал приглашения. Он широко улыбнулся, но вместо любимой лютни вытащил флейту и стал наигрывать старинный рождественский танец. Сигнус, вмиг забывший свои горести, вскочил на ноги и низко склонился перед Аделой.
– Не окажете ли мне честь, сударыня?
Не успел Осмонд возразить, как Адела со смехом отвергла кавалера, качая головой и прижимая руку к непомерному животу.
– Вы оказали мне большую честь, сударь, но боюсь, что танцорка из меня выйдет никудышная.
Сигнус обернулся к Наригорм и рывком поднял девочку на ноги.
– Тогда, маленькая госпожа, я вынужден просить вас. Не составите компанию, милорд Осмонд? Нам нужно по крайней мере четверо.
Осмонд, уже поднявшийся на ноги, казалось, не был расположен ответить согласием, но, поддавшись на уговоры Аделы, кивнул и оглянулся в поисках партнера. Взгляд исподлобья, которым одарил его Зофиил, не позволял сомневаться, что праздник праздником, а тому, кто позволит себе вольность, не поздоровится. Справедливо рассудив, что мои танцевальные дни давно миновали, Осмонд шагнул к Жофре и взял его под руку.
– Потанцуй со мной, красотка! Да не смущайся ты так, – добавил он, когда Жофре отдернул руку.
– Да ладно тебе, Жофре, – воскликнула Адела. – Не порти нам праздник!
Жофре с неохотой уступил. Родриго снова заиграл, и пары с чинным видом двинулись по кругу. Однако вскоре партнеры уже умирали от смеха – раз за разом они начинали не в такт, и пары не сталкивались. Тогда незадачливые танцоры решили считать вслух, но вышло еще хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136