Родриго кивнул, очевидно поверив в мою ложь, повернулся к Зофиилу и поднял руки, как перед тем юноша.
– Не тревожься, синьор, мы не собираемся тебя грабить. Мы намеревались предложить тебе помощь, как путники – путнику, когда появился этот джентльмен. Теперь, все вместе, мы быстро вытащим твой фургон.
Зофиил по-прежнему смотрел на нас с подозрением.
– И сколько вы хотите за свою помощь?
Снова пришел мой черед вставить слово.
– Они вытолкнут фургон, если ты согласишься подвезти женщину.
Мой взгляд скользнул по спутникам. Дождь ручьями стекал по нашим лицам. Мы были такие мокрые и грязные, словно нас вытащили из реки.
– Полагаю, всем нам сегодня нужен сухой кров. Гостиниц на дороге нет, но я знаю место, где можно переночевать в сухости, если оно еще не занято.
Зофиил взглянул туда, где в сумерках едва угадывалась нахохленная фигурка женщины.
– Если посадить ее в фургон, он осядет еще ниже. К тому же там нет места.
– Тогда пусть едет на козлах. Уж весит-то она точно не больше тебя. А ты поведешь лошадь. В темноте оно так и надежнее, если не хочешь перевернуться.
– С какой стати я пойду, а она поедет? Если муж сдуру потащил ее пешком на ночь глядя, пусть на себя и пеняет.
Налетевший ветер хлестнул нас струями дождя, обжигая и без того саднящую кожу.
– Полно тебе, Зофиил. Послушай старого человека: никто из нас не был бы на дороге ночью, когда бы не крайняя нужда. Давай не будем препираться. Мы только сильнее вымокнем, а колесо твоей повозки уйдет еще глубже в грязь. Хочешь, оставайся здесь, на поживу лихим людям, или мы тебе поможем, а ты за это подвезешь женщину. Мы пойдем рядом и будем выталкивать фургон всякий раз, как он застрянет, а застревать он будет, что с женщиной, что без нее. Ну как? Если поможем друг другу, то еще до рассвета будем спать в тепле.
4
АДЕЛА И ОСМОНД
Вот так и получилось, что мы, все четверо, провели ночь в пещере, сгрудившись у костра, под грохот реки и неумолчный стук дождя по листьям деревьев. Пещера была широкая, однако низкая и неглубокая, словно ухмылка каменного истукана. От дна ущелья ее отделяло футов пять-шесть, но по валунам и уступам без труда вскарабкалась даже беременная Адела. Надежда меня не обманула, место оказалось свободно, да и немудрено: даже при свете дня вход скрывала от путников купа высоких деревьев. В темноте увидеть его было почти невозможно, если не знаешь, где искать; мне и то потребовалось на это некоторое время.
Вдоль стен тянулись продольные борозды, как если бы исполинский гончар провел пальцами по мокрой глине, пол спускался к устью, так что внутри круглый год оставалось сухо. Давным-давно пастух или отшельник загородил часть входа низкой стеной из грубого камня; насыпавшиеся внутрь сухие ветки пошли нам на растопку для костра. Скоро огонь уже пылал жарко и ровно; лишь изредка порыв ветра загонял дым внутрь.
Мы бросили в котел, что у кого было – бобы, лук и несколько полосок вяленого мяса. Похлебка получилась горячая и сытная – куда лучше, чем в любой придорожной таверне. Набив живот и согревшись, мы начали потихоньку отходить от усталости.
Много лет назад меня научили класть у огня камни – если потом их завернуть в мешковину, получается отличная грелка. Мне подумалось, что Аделе тепло не помешает. Что-то подсказывало: наши влюбленные голубки не привыкли ночевать в пещерах.
Говорят, что подобное стремится к подобному; коли так, эти двое были созданы друг для друга. Оба белокурые, с широкими саксонскими лицами, глаза – как незабудки. Осмонд – плотный, кряжистый, с чистой светлой кожей на зависть любой девице. Адела – такая же по-саксонски ширококостная, но, в отличие от мужа, сильно исхудавшая; скулы заострились, словно ее не одну неделю морили голодом, под глазами пролегли темные круги. Некоторые женщины, первые месяцы как понесут, почти не могут есть из-за тошноты; если Адела истаяла по этой причине, то теперь она вполне оправилась, поскольку в ту ночь ела с большим аппетитом.
После ужина она прилегла на дорожный мешок, а Осмонд все суетился вокруг и спрашивал, согрелась ли она, не болит ли у нее что, не хочется ли ей есть или пить, покуда Адела со смехом не попросила его успокоиться. Однако он не унялся, а принялся в двадцатый раз спрашивать меня, не живут ли в ущелье разбойники и душегубы.
Тот же вопрос тревожил и Зофиила. Нам пришлось оставить лошадь с повозкой под обрывом, и, хотя мы укрыли фургон ветками, а лошадь стреножили в густых кустах, где ее не видно было с дороги, Зофиил не успокоился, пока не перетащил свои ящики в пещеру и не составил позади нас. Никто не посмел спросить, что в них, дабы не усугублять подозрительность Зофиила, но это явно была не еда, потому что за бобами для похлебки он снова ходил к фургону.
Жофре лежал в дальнем конце пещеры, с головой укрывшись плащом. Родриго звал его погреться к огню, однако юноша отговорился тем, что хочет спать; мне, правда, показалось, что сна у него ни в одном глазу. Видимо, юноша притворился сонным, чтобы избежать общества Зофиила, хотя трудно избежать общества человека, с которым ночуешь в одной пещере.
Жофре был как на иголках с тех самых пор, как мы вытащили повозку из грязи. Он явно боялся, что фокусник снова заведет разговор о его проигрыше. Мне тоже не хотелось, чтобы эта история выплыла на свет. Неровен час, Родриго, узнав, сколько их кровных просадил Жофре, устроит тому взбучку, и мальчишка убежит в ночь – тут уж точно кто-нибудь сломает себе шею: или сам Жофре, или мы, разыскивая его в потемках.
Покуда Зофиил возился с ящиками, ему было не до разговоров, но, когда путники окончательно устраиваются на ночлег, тут-то обычно и возникает беседа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136