– Рецензирую немного в журнале и перевожу с английского, французского, немецкого. Заработок небольшой, но я – без запросов.
Сергей обвел взглядом освещенные тусклым светом голые стены, вздохнул:
– Настоящие революционеры всегда отличались скромностью. Я тоже, Коля, не потерпел бы в быту никаких роскошеств, а вот по пище духовной тоскую… Где ты бываешь? Есть ли у тебя друзья?
Кибальчич откашлялся, помедлил с ответом.
– Друзья есть, Сережа. Чудесные, благородные и смелые люди, готовые на подвиг. Имея таких друзей, можно отказаться от многого.
– Конечно, я очень чувствую это. Признаться, даже завидую тебе, Коля. Ну, а интимного, нежного друга, вернее, подруги у тебя еще нет?
Николай промолчал.
Сергей заволновался:
– Коля, ты не пойми мой вопрос в обидном смысле. Я ведь от души… У меня у самого есть невеста, милая, необыкновенная барышня. Мы любим друг друга.
– Я рад за тебя, Сережа. Очень рад! Что же касается меня… – Николай несколько замешкался и с грустью заключил: – Мне, в моем положении, было бы весьма легкомысленно влюбляться… а тем более подвергать опасности судьбу возлюбленной… Я призван к другому и исполню свой долг.
– Я понимаю, Коля, но ведь человек рожден и предназначен для радости и счастья. Он должен пользоваться всеми благами жизни. Даже Пушкин сказал: «Мертвый в гробе мирно спи, жизнью пользуйся живущий».
– Увы, мой друг, я, видимо, не предназначен для этого, – со вздохом сказал Кибальчич. – Ты лучше расскажи про свою невесту.
– О, Лиза – чудо! – обрадовался случаю Сергей. – Скромная, милая, красивая! Была у меня гимназисткой, но уж второй год, как учительница. Я познакомлю тебя. Думаю, что вы будете друзьями. Она необыкновенная! Вот сейчас зажмурю глаза и вижу ее… – Сергей действительно закрыл глаза и заснул.
Кибальчич долго еще думал о своих друзьях, о сегодняшнем взрыве в Зимнем и о том, какие он может повлечь за собой последствия…
Потом он сладко потянулся, зевнул и перенесся в детство. Вспомнилась беззаботная пора летних каникул, когда они с Сергеем, взяв с собой Вальтера Скотта и Фенимора Купера, на целый день уходили на живописный берег Десны. Милые воспоминания отвлекли от гнетущих мыслей, и он уснул…
Проснулись почти одновременно. За окном полыхали холодные отсветы зарниц. Друзья встали и быстро оделись. Сергей прислушался к шуму просыпавшейся улицы, взглянул на часы:
– О, мне надо спешить, Коля, чтоб успеть до прихода инспектора.
– Успеем напиться чаю – еще рано.
– Нет, голубчик, я побегу, спасибо! Теперь мы не должны терять друг друга из виду. – Сергей достал визитную карточку, исправил карандашом номер квартиры и подал Кибальчичу.
– Вот, Коля, в любое время ты будешь самым желанным гостем.
– Благодарю, Сережа! – Кибальчич несколько раз перечитал адрес и, чиркнув спичкой, поджег карточку. – Я запомнил. Ну прощай, коли торопишься.
Они обнялись.
– Спасибо, Коля. Спасибо за все! Будь здоров, и да пошлет тебе бог удачу!
– И тебе, Сережа, удачи и счастья!
– На пасху жду обязательно.
– Спасибо, друг! Если буду жив, навещу…
Сергей сбежал по лестнице и, никого не встретив во дворе, вышел на улицу. Солнце уже взошло. Свежий снежок слепил мерцающими искрами. Под ногой похрустывал тонкий ночной ледок. Морозный воздух приятно бодрил и радовал.
Когда Сергей дошел до угла, послышался визг полозьев и крик кучера. Из-за поворота вылетел арестантский возок с жандармами на ступеньке.
Сергей вздрогнул, замедлил шаг. Возок поворотил за угол и помчался к Петропавловской крепости.
«Кого-то схватили, – с горечью подумал Сергей, – теперь начнут «распутывать»…» Его мысли опять перенеслись к Кибальчичу. Четко послышались сказанные при прощании слова: «Если буду жив…» «Что все это значит? Неужели Николай участвовал в покушении на государя?.. Все это чудовищно. И все-таки я люблю Николая. Он честный, благородный и мужественный человек. Правда, он вступил на опасную стезю, но, может быть, именно этот путь единственно верный к свободе и братству?»
3
Кибальчича неудержимо тянуло на улицу: не терпелось узнать подробности о вчерашнем взрыве, но он заставил себя остаться дома – таков был приказ Исполнительного комитета «Народной воли».
Днем, когда вернулась хозяйка Анастасия Маркеловна – вдова коллежского регистратора, высохшая, подслеповатая ворчунья, – он сказался больным и попросил сходить за газетами.
– Не все вдруг, сударь мой, не все вдруг, – шамкала хозяйка. – Вот ужо согрею самоварчик, да напою чаем с малиновым вареньем, да достану из сундука волчью шубу, да укрою вас с головы до пят – тогда можно и за газетами… А малинка – средствие верное! Мой-то, Иван Калистратович, покойник, бывало, чуть попростынет, сейчас же велит подавать чаю с малиной, да и того – под волчью шубу. А шуба у нас особенная – по наследству от свекра досталась. В ней пуда полтора весу. Пропотеете этак-то, и всю хворь как рукой сымет.
– Спасибо за заботу, Анастасия Маркеловна, – конфузясь, сказал Кибальчич, – боюсь, как бы вас не обременить.
– И… какое обременение, голубчик? Это я шутя излажу…
Через час Кибальчич уже лежал под толстой, пахнувшей затхлостью и нафталином тяжелой шубой, взволнованно просматривая свежие газеты.
В «С.-Петербургских ведомостях» о взрыве ничего на сообщалось. Только в «Правительственном вестнике», в одностолбцовой рубрике «Хроника», он отыскал скупую информацию:
«5 февраля, в 7 часов пополудни, в подвальном этаже Зимнего дворца, под помещением главного караула, произошел взрыв. При этом убито 8 и ранено 45 нижних чинов караула от лейб-гвардии Финляндского полка;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199