Иногда отважен и смел, а другой раз хандрит… В нем какая-то неуравновешенность…
– Его испытывали на важных поручениях, – сказала Якимова, – он перевозил типографский станок.
– И все же я бы просил повременить, – настаивал Колодкевич.
– Хорошо. Зачислим в кандидаты, – заключил Желябов. – На днях с метальщиками займется Кибальчич. Он обучит их обращению со снарядами, покажет, как следует бросать. А вас, друзья, прошу хоть на недельку отпустить Исаева. Знаю – тяжело вам, но что делать… Надо кому-то помочь Кибальчичу в приготовлении динамита. Ведь вы знаете, что из канала нам так и не удалось выловить гуттаперчевые подушки… Вместо Гриши я буду помогать вам.
– Я считаю, друзья, что Гришу можно отпустить. Замена вполне достойная, – усмехнулся Богданович. – Как хозяин, я предпочел бы Андрея. Он же бывший крестьянин и, наверное, будет копать за троих.
Все расхохотались.
– А когда же к делу, Андрей? – спросил Колодкевич.
Желябов заглянул в книжечку:
– Если вы закончите к пятнадцатому февраля, – мы не успеем. У нас не будет времени на установку мины. Следовательно, покушение состоится двадцать второго февраля или первого марта.
– Это твердо?
– Да! Если будет готов подкоп.
– Тогда, друзья, за работу! – воскликнул Колодкевич.
– За работу! – повторил Желябов. – Я тоже иду с вами.
4
Новый, 1881 год друзья встречали вместе. Собралось человек тридцать. И хотя еще свежи были воспоминания о гибели Квятковского и Преснякова и остро ощущалось отсутствие жизнерадостного, чуткого, всеми любимого Александра Михайлова, решено было в этот вечер забыть все и веселиться.
– Друзья! – поднялся с рюмкой Желябов. – Милые, славные, дорогие товарищи! Я предлагаю по традиции выпить за старый, уходящий в вечность год. Он был трудным для нас – партия понесла тяжелые потери, но он был и годом немалых завоеваний. «Народную волю» теперь знает весь мир. Наши удары потрясли царский трон. Пред нами трепещет всесильный тиран, и нет сомнений, что в новом году, и может, совсем скоро, мы уничтожим его и разорвем цепи рабства и деспотизма, окутавшие нашу Родину.
В уходящем году о наших славных делах узнали в народе, и тысячи горячих сердец потянулись к нам со всех концов империи. В Петербург приезжают десятки молодых людей, готовых отдать свои жизни для революционной борьбы. Приезжают депутаты от групп «Народной воли», созданных во многих городах. Старый год сплотил и закалил нас в смертельной борьбе в грозную революционную силу. Так выпьем же за уходящий и пожелаем, чтоб новый год был для нас более счастливым.
Все поднялись, чокнулись и выпили торжественно.
– А теперь, друзья, прошу веселиться! – крикнул Желябов и, привычным жестом откинув назад длинные волосы, лихо запел:
Проведемте, друзья,
Эту ночь веселей!
И пусть наша семья
Соберется тесней!
Песню подхватили звонкие голоса. Все были молоды, жизнерадостны, всем хотелось отрешиться от трудной, полной опасности напряженной работы.
Вот смолкла песня, и Софья Перовская вдохновенно прочла Некрасова. Потом к висячей лампе подошел худощавый высокий блондин с пушистой бородкой и, близоруко щурясь сквозь очки, начал читать стихи из блокнота:
В глубине небес безбрежной
Даль светла и хороша.
И полна любовью нежной
Мира вольная душа.
Так умчимся ж, братья, смело
В мир небесной красоты,
Где свободе нет предела
В царстве света и мечты.
Унесемся в переливы
Блеска огненных миров,
Пролетим сквозь все извивы
Междузвездных облаков.
Звезды пусть семьею тесной
Окружают нас вдали,
Улетевших в мир небесный
С обездоленной земли.
– Браво! Браво! – крикнул все время молчавший Кибальчич. – Просим еще!
Поэт прочел еще несколько стихов о звездах и сел рядом с Кибальчичем. Потом пела Ивановская, и строгая, с красивыми черными глазами Вера Фигнер вдохновенно читала Лермонтова.
Желябов следил, чтоб никто не грустил в этот вечер. Он подошел к приунывшей Якимовой и нежно положил ей руку на плечо:
– Что приуныла, Аннушка?
– Нет, ничего, я слушала и задумалась…
– Полно, полно, голубушка. Сегодня должны быть все веселы. Я знаю, ты хорошо поешь вятские частушки, ну, встряхнись.
– Не знаю, давно не пела…
– Ерунда. Тут все свои, – и, хлопнув несколько раз в ладоши, Желябов объявил Аннушку…
Увидев, что Кибальчич углубился в блокнот со «звездными стихами», он незаметно подошел, присел рядом:
– Ну что, друг, о чем задумался?
– Знаешь, Андрей, меня очень заинтересовали эти стихи. Поэт мечтает о звездах. Это заманчиво, смело. Люди должны стремиться за пределы Вселенной в неизведанные миры…
– Да, конечно, Николай, это замечательно. Но прошу тебя, на время спустись на землю. Сегодня нельзя предаваться раздумьям. Хочешь сплясать русскую?
– Что ты, Андрей. Я не умею ни плясать, ни танцевать.
– Тогда учись у меня, – рассмеялся Желябов и, подмигнув Тетерке, снял пиджак и, расстегнув ворот белой вышитой косоворотки, церемонно поклонился Людочке, приглашая ее сплясать. Та вскочила, счастливо заулыбалась.
Тетерка заиграл плясовую, а Якимова, хлопнув в ладоши, голосисто запела в такт музыке:
Калинка, малинка моя,
В саду ягода малинка моя.
Желябов громко топнул и залихватски пошел выделывать замысловатые коленца.
Людочка, помахивая платочком, дробно стуча каблучками, то плыла лебедкой, то порхала бабочкой.
Все встали со своих мест, образовав круг, и, подпевая Якимовой, хлопками подбадривали плясунов.
Если б в это время нагрянули полицейские, они бы смущенно удалились. Да и кто мог подумать, что так беззаботно, так самозабвенно умели веселиться грозные террористы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199