Не выпускай из поля зрения валторн и деревянных инструментов; если ты их слышишь, зна­чит, они звучат слишком сильно. Если тебе кажется, что медные инструменты недостаточно мощно звучат, приглу­ши их еще вдвое. Сопровождай певца так, чтобы он пел без напряжения». Среди этих высказываний 50-летнего маэстро представляет интерес предписание о темпах: «Ес­ли тебе кажется, что ты достиг крайнего престиссимо, возьми вдвое быстрее». Но в позднейшей публикации «Правил» 83-летний Штраус добавил: «Теперь бы я ско­рее сказал - возьми вдвое медленнее». Можно думать, что темпераментный, импульсивный Штраус обращал «Правила» не только к молодым дирижерам, но и к са­мому себе, стремясь привести свой неукротимый «флорестановский» нрав к классическому равновесию. Судя по отзывам критики, это ему вполне удавалось.
Штраус был великий, неутомимый труженик. Щедро, разносторонне одаренный, он трудился легко и радостно. Артистическая деятельность была для него естествен­ной жизненной сферой. Уже в юные годы вынесенный на поверхность европейской музыкальной жизни, он при­влек внимание писателей и критиков всего мира. Посвя­щенная ему литература огромна и продолжает расти. Если горячие споры, сопровождавшие его молодость, улеглись, то все же единства в оценке его наследия еще нет. Наблюдаются различные оттенки мнений, некото­рые произведения («Жизнь героя», «Так говорил Заратустра» и др.) остаются дискуссионными. Но значение Штрауса, как одной из центральных фигур в искусстве XX века, никто не отрицает.
Еще в конце прошлого века проницательную оценку его творческого облика дал начинавший писатель Ромен Роллан. Справедливо отмечая волевую мощь его музы­ки, Роллан писал: «Воля у него героическая, покоряю­щая, страстная и могучая до величия. Вот чем Рихард Штраус велик, вот в чем он уникум в настоящее время. В нем чувствуется сила, властвующая над людьми. Эти-то героические стороны и делают его преемником какой-то части мыслей Бетховена и Вагнера. Эти-то стороны и делают его одним из поэтов, - быть может, самым крупным, - современной Германии...» Но Роллан видел и другую сторону Штрауса: «Эта суровая и напряженная воля, едва достигнув цели, слабеет. Она не знает, что делать со своей победой. Она ее презирает, не верит в нее больше, утомлена ею». И Роллан убедительно проти­вопоставляет два больших этапа немецкого искусства - Бетховена и Штрауса: «Бетховен не так справлялся со своими печалями. Мрачные адажио плачут посреди сим­фоний; но в конце их - радость, торжество. Его творче­ство - триумф героя побежденного. Торжество Штрау­са - это поражение героя-победителя». Стихийную си­лу музыки Штрауса чутко ощутил Малер, назвавший ее «вулканом, подземным огнем». В тяжелые годы, пе­реживавшиеся Германией, после поражения в первой мировой войне, Г. Гауптман напомнил о великой радо­сти, которую несла миру музыка Штрауса. В день 60-ле­тия композитора Гауптман говорил о главной черте его творчества - здоровой земной природе: «Искусство Штрауса парит среди чудес видимого, слышимого и ося­заемого мира... Кто не захочет быть благодарным этому веселому и глубокому музыкальному источнику с его не­иссякаемой, животворной силой...»
Музыкальная общественность нашей страны давно познакомилась с творчеством Штрауса. Русские музы­канты вначале сдержанно встретили сочинения молодо­го немецкого композитора. Весьма осторожно высказы­вался В. Стасов. Подводя итоги минувшего столетия, он писал: «Крайним вагнеристом считается в Германии Рихард Штраус. В течение последних двадцати лет (с 1885 г.) он пользовался очень большой знаменитостью». По словам Стасова, «современное большинство людей» находит, «что у Штрауса великое чувство картинности и колорита, великолепный оркестр, но таланта мало». Стасова, любившего яркую звуковую краску, все же привлекало мастерство немецкого композитора: «Во всех последних сочинениях Рихарда Штрауса оркестр сложен до невероятности, но ослепительно-поразителен и коло­ритен и пошел вперед даже в сравнении с оркестром Вагнера. Рихард Штраус еще молод. Что он дальше еще создаст, предвидеть покуда еще невозможно»
Шли годы, деятельность Штрауса развивалась, от­крывались новые стороны его дарования, сквозь смутные очертания поисков, успехов и неудач яснее выступал полнокровный облик певца земной радости. Деятели со­ветской культуры с интересом отнеслись к этому боль­шому, хотя и спорному художественному явлению. В 1920 году, выступая перед рабочей аудиторией в Боль­шом театре, А. Луначарский назвал Штрауса «необык­новенно... полным отражением своей эпохи в ее дурном и в ее относительно хорошем». В музыке Штрауса он ви­дел две главные черты: «внешнюю изобразительность и героичность как доминирующие, проглядывающие в кон­це концов всюду, иногда с огромной силой, иногда в ослабленной мере». Одновременно Луначарский обращал внимание на сцены нравственного разложения в «Элект­ре», «Саломее» и других произведениях, видя в них та­лантливое, но болезненное отражение социального рас­пада в верхах германского общества.
Активный интерес к Штраусу проявляет советская теоретическая мысль. Сложные вопросы его творческо­го метода и музыкального языка получили освещение в ряде трудов. Ценный вклад внес Б. Асафьев, сделавший проницательные выводы о своеобразии гармонического мышления Штрауса и о роли традиционных музыкаль­ных форм в его программных поэмах: «Как форма пре­имущественно драматургическая и возникающая из ста­новления контрастных идей-тем, - писал Б. Асафьев, - сонатно-симфоническое аллегро оказалось чрезвычайно гибкой средой, ассимилирующей самые разнообразные по содержанию программы, благодаря чему стало воз­можным взаимное оплодотворение и органическое вза­имодействие музыки и поэзии, литературы, философии и живописи».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34