Он знал, что Оли­вье пе­ре­нес тя­же­лый удар, и это его от­ли­ча­ло от про­чих. Бу­гра всем ка­зал­ся ве­сель­ча­ком, а ме­ж­ду тем это бы­ло не так: к лю­дям он от­но­сил­ся скеп­ти­че­ски. По­оди­ноч­ке он их еще тер­пел, но толь­ко не то­гда, ко­гда они со­би­ра­лись вме­сте. Да и се­бе он то­же не да­вал спус­ку, срав­ни­вая с кры­сой, ко­то­рая пи­та­ет­ся чу­жи­ми объ­ед­ка­ми, в сущ­но­сти не­пло­хо к это­му при­но­рав­ли­ва­ясь и ни­ко­го не стес­няя.
Час­то вспо­ми­ная о Прин­цес­се Ма­до, Оли­вье по­де­лил­ся свои­ми мыс­ля­ми с Бу­гра:
— Зна­ешь, Бу­гра, Ма­до очень ми­лая.
— Яс­но, что ми­лая! — про­вор­чал Бу­гра, хо­тя бы­ло вид­но, что он во­все это­го не ду­ма­ет и ему труд­но удер­жать­ся от ме­нее лю­без­ной оцен­ки.
Они про­дол­жа­ли за­ку­сы­вать. Оли­вье об­ра­тил вни­ма­ние на ка­мен­ный па­мят­ник в верх­ней час­ти скве­ра. Ста­туи в скве­ре все­гда ог­ра­ж­да­лись же­лез­ны­ми ре­шет­ка­ми, но плен­ни­ка­ми чув­ст­во­ва­ли се­бя те, кто на них смот­ре­ли.
— Ты Ма­ка, Кра­сав­чи­ка, зна­ешь? — спро­сил Оли­вье.
— Луч­ше б не знал.
— Ана­толь го­во­рит, что он псих и к то­му же еще су­те­нер. — У маль­чи­ка бы­ло смут­ное пред­став­ле­ние об этом тер­ми­не, и он на­де­ял­ся, Бу­гра разъ­яс­нит, что это зна­чит. — А Ма­до ска­за­ла про не­го: «Са­ма злость в чис­том ви­де». Не­дав­но Мак учил ме­ня, как на­до драть­ся…
Бу­гра гус­то по­крас­нел. Он по­перх­нул­ся, рас­каш­лял­ся и не­сколь­ко раз по­вто­рил: «Черт по­бе­ри, вот уж черт по­бе­ри!» Ка­за­лось, ста­ри­ка что-то гло­жет, он ел то­ро­п­ли­во, поч­ти с жад­но­стью и не смот­рел на ре­бен­ка. Ма­лыш со­брал крош­ки се­ро­го хле­ба и ки­нул их пти­цам. По­том он вы­та­щил из-под ру­баш­ки один из ро­зо­вых рек­лам­ных про­спек­тов, сло­жил ко­раб­лик и, тол­кая его вдоль ска­мьи, гу­дел: ту-ту-ту-у!
— Ска­жи, Бу­гра, а что зна­чит су­те­нер ?
— Ры­ба.
— Да ну?
Бу­гра все еще про­дол­жал до­са­до­вать на Ма­ка, да и на весь мир. Он брюз­жал, вор­чал, мрач­но фи­ло­соф­ст­во­вал про се­бя, ка­за­лось, го­тов был ку­сать­ся, рез­ко вы­кри­ки­вал: «Бан­да по­дон­ков!» — и вслед за тем: «В кон­це кон­цов, мне са­мо­му не­че­го жрать!» — гля­дя при этом на го­лу­бей, кле­вав­ших что-то на пес­ке ал­леи, буд­то он об­ра­щал­ся к ним.
Нерв­ным дви­же­ни­ем он из­влек из кар­ма­на свою ре­зи­но­вую та­ба­кер­ку, став­шую те­перь ко­шель­ком, вы­та­щил от­ту­да пя­тиф­ран­ко­вую бу­маж­ку и про­тя­нул ее маль­чи­ку:
— Это твой за­ра­бо­ток…
— Да тут слиш­ком мно­го!
— Нет, точ­но со­счи­та­но. А те­перь марш до­мой. Не то твоя ку­зи­на опять ска­жет, что ты ей кровь пор­тишь. А я по­шел к хо­зяи­ну юве­лир­но­го ма­га­зи­на.
Оли­вье все же взял день­ги. Он дол­го смот­рел на ста­ри­ка из-под на­вис­ших на лоб бе­ло­ку­рых пря­дей, по­том спро­сил:
— Ты сер­дишь­ся на ме­ня, Бу­гра?
Тот по­про­бо­вал улыб­нуть­ся и по­спеш­но от­ве­тил:
— Да нет же, ты тут со­всем ни при чем. На ме­ня ино­гда на­ка­ты­ва­ет, но ни­че­го, про­хо­дит. Да­вай, дуй!
Гру­ст­ным воз­вра­щал­ся на свою ули­цу Оли­вье. Что-то он сде­лал не так, это яс­но, вро­де то­го по­жа­ра в кле­туш­ке под ле­ст­ни­цей, од­на­ко не столь оче­вид­ное. Он тщет­но пы­тал­ся по­нять, что же имен­но, и, взды­хая, раз­во­дил ру­ка­ми.
На ули­це Ко­лен­кур маль­чи­ку встре­ти­лись вос­пи­тан­ни­ки ка­ко­го-то ин­тер­на­та, они шли па­ра­ми, под при­смот­ром учи­те­ля с бо­род­кой. Ре­бя­та бы­ли оде­ты в се­рые брю­ки, чер­ные пид­жач­ки с зо­ло­че­ны­ми пу­го­ви­ца­ми, фор­мен­ные с ко­жа­ным ко­зырь­ком фу­раж­ки. Для Оли­вье все маль­чи­ки в фор­ме, ко­то­рых он ко­гда-ли­бо встре­чал, бы­ли си­ро­та­ми. Он по­сто­ро­нил­ся, что­бы дать им прой­ти, и мыс­лен­но пред­ста­вил се­бе мас­со­вую ги­бель всех их ро­ди­те­лей, ка­кое-то по­ле боя, усы­пан­ное мерт­вы­ми кос­тя­ми. А де­ти вы­гля­де­ли ве­се­лы­ми и упи­тан­ны­ми. Про­хо­дя, они ос­мат­ри­ва­ли Оли­вье с го­ло­вы до ног, и ему за­хо­те­лось скор­чить им ро­жи­цу. Но пе­ред ним вдруг воз­ник на мгно­ве­ние об­раз Вир­жи­ни, вы­ши­ваю­щей кре­сти­ком изум­руд­ные елоч­ки, и он, опус­тив пле­чи, бы­ст­ро по­шел впе­ред.
Его кто-то ок­лик­нул. Это ока­зал­ся то­ва­рищ по клас­су, тот, с кем он си­дел за пар­той, зва­ли его Де­де, но про­зви­ще у не­го бы­ло Бу­буль, ма­лень­кий доб­ро­душ­ный тол­стяк, по­сто­ян­но уп­ле­таю­щий яб­лоч­ные пи­рож­ные, шо­ко­лад­ные ба­тон­чи­ки, пу­дин­ги и дру­гие сла­до­сти, ни­ко­го при этом не стес­ня­ясь. Его полд­ни­ки, столь же обиль­ные, как тра­пе­зы груз­чи­ков, бы­ли из­вест­ны всей шко­ле. Всю жизнь он по­хо­дил и бу­дет по­хо­дить на гип­по­по­та­ма, как его отец, как его мать, как вся их се­мья; ви­ди­мо, ре­ши­ли они, все де­ло в не­пра­виль­ном об­ме­не ве­ществ, а раз так, то уж пусть их луч­ше жа­ле­ют, чем за­ви­ду­ют. Ко­гда над Бу­бу­лем на­сме­ха­лись, он от­ве­чал глу­по­ва­той улыб­кой и шле­пал се­бя по жи­во­ту, обез­о­ру­жи­ваю­ще по­гля­ды­вая на всех свои­ми до­б­ры­ми во­дя­ни­сты­ми го­лу­бы­ми гла­за­ми. В сущ­но­сти, Бу­буль всем нра­вил­ся.
— А ну-ка, Олив­ко­вое мас­ло, глянь на это мо­ро­же­ное!
Бу­буль дер­жал в ру­ке ва­фель­ный ро­жок с дву­мя от­де­ле­ния­ми, в ко­то­рых два ша­ри­ка мо­ро­же­но­го еще под­пи­ра­ли тре­тий. Бу­буль ли­зал их по оче­ре­ди — то ва­ниль­ный, то клуб­нич­ный, то ко­фей­ный — бы­ст­ро, как кот, во­дя язы­ком, за­ка­ты­вая гла­за от на­сла­ж­де­ния.
— Дашь по­про­бо­вать? — спро­сил Оли­вье.
Бу­буль щед­ро су­нул в ла­донь при­яте­лю ша­рик клуб­нич­но­го мо­ро­же­но­го.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108