ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
«Ну и фигляр! — и, посмотрев на Оливье, обычно добавляла: «Два сапога — пара!»
Когда Лулу переставал вертеться вьюном, то он вовсе не становился таким задумчивым или грустным, как Оливье, отнюдь: за неугомонными движениями тела следовала столь же буйная речь — Лулу обожал игру слов, всякие песенки или двусмысленные фразы, которым научился у своего отца. Он, подняв палец, изображал вдовушку, которая трясет лорнетом и мямлит смешным голоском: «Один молодой человек, девяноста лет от роду, сидя на камне из белого дерева, читал ненапечатанную газету при свете погасшей свечи ». Или говорил, покачивая головой и паясничая: «Нет, мы этого никогда не узнаем … — И после паузы, полной отчаяния, добавлял: — Нет, мы никогда не узнаем, кто поставил корзину с калачами под кран канистры с бензином. Увы! Мы этого никогда не узнаем ».
Скучать с Лулу было невозможно. В карманах у него постоянно хранились какие-то забавные вещицы: игральные кости, прозрачная коробочка с бегающим по лабиринту мышонком, которого следовало загнать в убежище, чтоб спасти от кота, была у него и куча кривых гвоздиков, и нужно было разгадать секрет, как сцепить их друг с другом. Иногда Лулу предлагал сыграть партию в ши-фу-ми : полагалось, спрятав за спиной руку, выбросить ее неожиданно вперед, сложив в форме камня, листка или ножниц. Или он брал веревку и заставлял всех играть, припевая: «Распилим поленце для мамаши Никола: на тысячи кусочков свои сабо сломала она ». Он знал кучу детских считалок, чтоб решить «кому водить», и любил загадывать слова, обозначающие ремесла.
— С…р.
— Столяр.
Так как почти всегда оказывалось не то, надо было назвать все буквы подряд. Оливье выкрикивал гласные и согласные, и при каждой ошибке Лулу добавлял мелом еще одну деталь к нарисованной на тротуаре виселице. К концу игры Оливье уже не только был повешен, но даже сожжен. А Лулу смеялся вовсю: «Это был слесарь!» Оливье бурно протестовал: «Так ты ж не той буквой закончил, разве так пишут?»
Существовали и другие игры, но уже без твердо установленных правил. Начиналось с утверждения: «Я буду солдатом…» — и дальше фантазировалось, что могло из этого проистечь, вплоть до абсурда: «Я буду солдатом и… и съем пирог с яблоками!» Или Лулу объявлял: «Одно из двух!» — и Оливье находил всегда первое из двух и никогда — второе, а однажды у него получилось: «Одно из двух — или я глуп… или же… я глуп!»
— Здравствуйте, мадам Хак!
— Ну заходите же, повесы вы этакие, и ведь как только догадались, что я пеку оладьи!
Ребята, которых действительно привлек к ее окну вкусный запах, подмигнули друг другу и зашли к Альбертине, чтоб сразу пристроиться к столу и лежавшим на тарелках оладьям, благоухавшим апельсиновым сиропом. В знак благодарности им пришлось выслушать откровения Альбертины, рассказавшей о пресловутых путешествиях своей дочки, а также о тех временах, когда она была «не такой, как сейчас», и разные зажиточные господа просили ее руки: «Но я была такой дурой, что отказывала, а если бы согласилась, была бы нынче богатой!» Потом она заговорила о людях, которые ей завидуют: «Знаете, всем трудно нравиться, ведь я не луидор!» В заключение она сообщила детям секреты, которые ей поведал в переписке один индийский спирит, после чего стала гадать на картах.
Альбертина полностью ушла в это занятие, как вдруг какой-то бродяга постучал в окно:
— Дайте мне чего-нибудь, хозяйка, я голоден!
— Скорее хочешь выпить, а?
И все же она сунула ему монетку, а дети так и прыснули со смеху, глядя на рожу этого прохвоста, похожего на Кренкебиля, который уверял свою благодетельницу: «Боженька воздаст вам сторицей!»
Альбертина закрыла оконные створки, но все равно в комнату доносились с улицы голоса женщин, возвращающихся с рынка, — они жаловались на дороговизну или рассказывали друг другу, чем сегодня занимались: «Ну, будильник мой отзвонил, и — черт побери! — подумала я, — все мы скоро помрем, — и заснула еще на четверть часа. Потом стала мыться. Надо было еще и белье замочить. Ну, затем пол протерла. И…» — «Вечно всюду пылища, денег всегда не хватает, сплошное кругом злопыхательство, никакой тебе благодарности и приветливости. Как ни выбивайся из сил, все равно без толку»… Следовал общий вздох. Он относился к наиболее пострадавшей. Они будто состязались в жалобах. Собеседницы шли дальше и все говорили, говорили, голоса их слышались глуше, пока не превратились в какое-то неясное куриное кудахтанье.
Лулу сидел, облокотившись о стол, и терпеливо слушал объяснения Альбертины, раскладывавшей пасьянс, а Оливье созерцал фарфоровую подставку с декоративным яйцом. Мысли его забрели далеко. Вот он сидит около мамы за овальным столом. Виржини готовит гренки — мажет хлеб свежим маслом, потом режет его тонкими ломтиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Когда Лулу переставал вертеться вьюном, то он вовсе не становился таким задумчивым или грустным, как Оливье, отнюдь: за неугомонными движениями тела следовала столь же буйная речь — Лулу обожал игру слов, всякие песенки или двусмысленные фразы, которым научился у своего отца. Он, подняв палец, изображал вдовушку, которая трясет лорнетом и мямлит смешным голоском: «Один молодой человек, девяноста лет от роду, сидя на камне из белого дерева, читал ненапечатанную газету при свете погасшей свечи ». Или говорил, покачивая головой и паясничая: «Нет, мы этого никогда не узнаем … — И после паузы, полной отчаяния, добавлял: — Нет, мы никогда не узнаем, кто поставил корзину с калачами под кран канистры с бензином. Увы! Мы этого никогда не узнаем ».
Скучать с Лулу было невозможно. В карманах у него постоянно хранились какие-то забавные вещицы: игральные кости, прозрачная коробочка с бегающим по лабиринту мышонком, которого следовало загнать в убежище, чтоб спасти от кота, была у него и куча кривых гвоздиков, и нужно было разгадать секрет, как сцепить их друг с другом. Иногда Лулу предлагал сыграть партию в ши-фу-ми : полагалось, спрятав за спиной руку, выбросить ее неожиданно вперед, сложив в форме камня, листка или ножниц. Или он брал веревку и заставлял всех играть, припевая: «Распилим поленце для мамаши Никола: на тысячи кусочков свои сабо сломала она ». Он знал кучу детских считалок, чтоб решить «кому водить», и любил загадывать слова, обозначающие ремесла.
— С…р.
— Столяр.
Так как почти всегда оказывалось не то, надо было назвать все буквы подряд. Оливье выкрикивал гласные и согласные, и при каждой ошибке Лулу добавлял мелом еще одну деталь к нарисованной на тротуаре виселице. К концу игры Оливье уже не только был повешен, но даже сожжен. А Лулу смеялся вовсю: «Это был слесарь!» Оливье бурно протестовал: «Так ты ж не той буквой закончил, разве так пишут?»
Существовали и другие игры, но уже без твердо установленных правил. Начиналось с утверждения: «Я буду солдатом…» — и дальше фантазировалось, что могло из этого проистечь, вплоть до абсурда: «Я буду солдатом и… и съем пирог с яблоками!» Или Лулу объявлял: «Одно из двух!» — и Оливье находил всегда первое из двух и никогда — второе, а однажды у него получилось: «Одно из двух — или я глуп… или же… я глуп!»
— Здравствуйте, мадам Хак!
— Ну заходите же, повесы вы этакие, и ведь как только догадались, что я пеку оладьи!
Ребята, которых действительно привлек к ее окну вкусный запах, подмигнули друг другу и зашли к Альбертине, чтоб сразу пристроиться к столу и лежавшим на тарелках оладьям, благоухавшим апельсиновым сиропом. В знак благодарности им пришлось выслушать откровения Альбертины, рассказавшей о пресловутых путешествиях своей дочки, а также о тех временах, когда она была «не такой, как сейчас», и разные зажиточные господа просили ее руки: «Но я была такой дурой, что отказывала, а если бы согласилась, была бы нынче богатой!» Потом она заговорила о людях, которые ей завидуют: «Знаете, всем трудно нравиться, ведь я не луидор!» В заключение она сообщила детям секреты, которые ей поведал в переписке один индийский спирит, после чего стала гадать на картах.
Альбертина полностью ушла в это занятие, как вдруг какой-то бродяга постучал в окно:
— Дайте мне чего-нибудь, хозяйка, я голоден!
— Скорее хочешь выпить, а?
И все же она сунула ему монетку, а дети так и прыснули со смеху, глядя на рожу этого прохвоста, похожего на Кренкебиля, который уверял свою благодетельницу: «Боженька воздаст вам сторицей!»
Альбертина закрыла оконные створки, но все равно в комнату доносились с улицы голоса женщин, возвращающихся с рынка, — они жаловались на дороговизну или рассказывали друг другу, чем сегодня занимались: «Ну, будильник мой отзвонил, и — черт побери! — подумала я, — все мы скоро помрем, — и заснула еще на четверть часа. Потом стала мыться. Надо было еще и белье замочить. Ну, затем пол протерла. И…» — «Вечно всюду пылища, денег всегда не хватает, сплошное кругом злопыхательство, никакой тебе благодарности и приветливости. Как ни выбивайся из сил, все равно без толку»… Следовал общий вздох. Он относился к наиболее пострадавшей. Они будто состязались в жалобах. Собеседницы шли дальше и все говорили, говорили, голоса их слышались глуше, пока не превратились в какое-то неясное куриное кудахтанье.
Лулу сидел, облокотившись о стол, и терпеливо слушал объяснения Альбертины, раскладывавшей пасьянс, а Оливье созерцал фарфоровую подставку с декоративным яйцом. Мысли его забрели далеко. Вот он сидит около мамы за овальным столом. Виржини готовит гренки — мажет хлеб свежим маслом, потом режет его тонкими ломтиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108