ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Оливье нес под мышкой тяжелый пакет с розовыми и желтыми листками рекламных проспектов. Бугра был в плохом настроении и ворчал:
— Черт побери, вот и навьючили меня, точно осла с ярмарки. Шагай, Бугра, — ты ведь лакей капитализма, вампиры пьют твою кровь, а ты еще кричишь им браво!
Он протягивал прохожим величественным жестом рекламные листки; если же кто-либо отказывался или вскоре бросал смятый листок в сточный желоб, старик оглушал его сиплыми злыми выкриками:
— Плоха, что ли, моя бумажонка? Не красивая? Или, может, скверно составлена? Мсье показывает свою спесь! Он предпочел бы какую-нибудь похабщину, а? На свинью похож этот мсье, сразу видно! А ну сыпь отсюда, злодей Ландрю!
«Злодей Ландрю» старался поскорей улизнуть и, пожимая плечами, повторял:
— Ну что за выходки? Что его так разобрало, этого человека?
На бульваре Рошешуар, против кафе «У Дюпона все вкусно » толпа окружила слепого музыканта с банджо, сидящего на складном стульчике; его жена, причесанная под певицу Дамиа, с громкоговорителем в руках, пела надтреснутым голосом какую-то злободневную песенку, предлагая зевакам портреты популярных певиц, отпечатанные на нотных листках фиолетовой, розово-коричневой, синеватой, как керосин, или серой, как сталь, краской. Бугра и Оливье подошли поближе, перестали раздавать свои рекламные проспекты, чтоб не мешать артистам, и послушали песенку «Я родилась в предместье Сен-Дени ». Потом артисты принялись торговать нотами, и, уже отойдя, старик и ребенок услышали начало песенки: «Я полюбила тебя навсегда, город любви, город любви ».
Так как именно этим бульваром замыкалось пространство, указанное коммерсантом для распространения реклам, Бугра и Оливье вернулись в свой квартал, пройдя еще по улицам Севест, Ронсар и Мюллер. Время от времени Бугра бросал взгляд на люки канализации — было так просто кинуть туда все эти нерозданные рекламные листки и спокойно прогуливаться, хотя и со щитом на спине, но уже сунув руки в карманы и безмятежно следя за дымком из своей трубки. Догадался ли Оливье, что его компаньон затеял спор со своей совестью, что совесть вышла из этого препирательства победительницей и теперь он с чистой душой протягивал прохожим листок за листком?
— В сущности, — сказал Бугра ребенку, — наши бумажонки никому не нужны, разве что льстят самолюбию этого обиралы…
Рынок улицы Клиньянкур, потом базар на улице Рамей поглотили доброе число листков, и это позволило Бугра сделать привал, чтобы выпить бутылочку красного в кафе Пьерроза, где, к удивлению старика, мальчика сразу узнали. Бугра пил медленно, прикрыв от удовольствия веки, мелкими глотками, но все же оставил в стакане немного вина и, добавив туда газировки, протянул Оливье. Мальчик выпил, подражая ему в каждом жесте, даже вытер кулачком кончики воображаемых усов, и провозгласил: «Эх, хорошо пошло!»
— Еще бы! — добавил Бугра.
Хотя оставалось всего штук двадцать листков, которые Оливье уже сложил вдвое и засунул к себе под рубашку, возвращаться к хозяину лавки было слишком рано; коммерсант мог бы заподозрить их в плутовстве. Бугра со вздохом облегчения снял с себя рекламный щит и попросил Пьерроза припрятать его в уголке комнаты.
Выйдя из кафе, старик купил хлебец с изюмом и плитку молочного шоколада для Оливье, а для себя толстый ломоть хлеба с куском кровяной колбасы из местечка Геменей, которую тут же на улице продавал разносчик. Старик и мальчик поднялись до площади Константен Пекер — сквер в это время был безлюден — и удобно устроились на скамеечке, решив позавтракать.
Бугра вынул из кармана нож фирмы «Опинель» с тяжелой ручкой из светлого дерева и начал есть по-деревенски: крепко ухватив хлеб и прижимая к нему колбасу большим пальцем, он отрезал поочередно то и другое и подносил на ножике ко рту. А потом долго прожевывал, двигая лишь левой стороной челюсти, потому что справа не хватало зубов. Крошки Бугра бросал птицам и бранил на чем свет стоит голубей, которым он предпочитал воробьев.
— Бугра, а почему у тебя борода?
— Потому что под ней довольно-таки грязная пасть… — ответил смеясь старик.
Оливье размышлял, почему же они такие дружки с Бугра, с этим самым Дикарем Бугра, как прозвали его на их улице за молчаливость и вечную воркотню на что-то или на кого-то. Старик потрепал ребенка по волосам, которые успели уже подрасти, позабыть о приключениях с бриллиантином и, как прежде, свободно резвились.
— Ну вот, видишь, — заключил Бугра, — нам не так уж и плохо. — И этим все было сказано.
Бугра считал, что ребенок — замечательная компания, вроде зверюшки: он умеет когда надо и помолчать, только это длится не так уж долго. Когда малыши вырастают, они становятся дурнями, как все остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Черт побери, вот и навьючили меня, точно осла с ярмарки. Шагай, Бугра, — ты ведь лакей капитализма, вампиры пьют твою кровь, а ты еще кричишь им браво!
Он протягивал прохожим величественным жестом рекламные листки; если же кто-либо отказывался или вскоре бросал смятый листок в сточный желоб, старик оглушал его сиплыми злыми выкриками:
— Плоха, что ли, моя бумажонка? Не красивая? Или, может, скверно составлена? Мсье показывает свою спесь! Он предпочел бы какую-нибудь похабщину, а? На свинью похож этот мсье, сразу видно! А ну сыпь отсюда, злодей Ландрю!
«Злодей Ландрю» старался поскорей улизнуть и, пожимая плечами, повторял:
— Ну что за выходки? Что его так разобрало, этого человека?
На бульваре Рошешуар, против кафе «У Дюпона все вкусно » толпа окружила слепого музыканта с банджо, сидящего на складном стульчике; его жена, причесанная под певицу Дамиа, с громкоговорителем в руках, пела надтреснутым голосом какую-то злободневную песенку, предлагая зевакам портреты популярных певиц, отпечатанные на нотных листках фиолетовой, розово-коричневой, синеватой, как керосин, или серой, как сталь, краской. Бугра и Оливье подошли поближе, перестали раздавать свои рекламные проспекты, чтоб не мешать артистам, и послушали песенку «Я родилась в предместье Сен-Дени ». Потом артисты принялись торговать нотами, и, уже отойдя, старик и ребенок услышали начало песенки: «Я полюбила тебя навсегда, город любви, город любви ».
Так как именно этим бульваром замыкалось пространство, указанное коммерсантом для распространения реклам, Бугра и Оливье вернулись в свой квартал, пройдя еще по улицам Севест, Ронсар и Мюллер. Время от времени Бугра бросал взгляд на люки канализации — было так просто кинуть туда все эти нерозданные рекламные листки и спокойно прогуливаться, хотя и со щитом на спине, но уже сунув руки в карманы и безмятежно следя за дымком из своей трубки. Догадался ли Оливье, что его компаньон затеял спор со своей совестью, что совесть вышла из этого препирательства победительницей и теперь он с чистой душой протягивал прохожим листок за листком?
— В сущности, — сказал Бугра ребенку, — наши бумажонки никому не нужны, разве что льстят самолюбию этого обиралы…
Рынок улицы Клиньянкур, потом базар на улице Рамей поглотили доброе число листков, и это позволило Бугра сделать привал, чтобы выпить бутылочку красного в кафе Пьерроза, где, к удивлению старика, мальчика сразу узнали. Бугра пил медленно, прикрыв от удовольствия веки, мелкими глотками, но все же оставил в стакане немного вина и, добавив туда газировки, протянул Оливье. Мальчик выпил, подражая ему в каждом жесте, даже вытер кулачком кончики воображаемых усов, и провозгласил: «Эх, хорошо пошло!»
— Еще бы! — добавил Бугра.
Хотя оставалось всего штук двадцать листков, которые Оливье уже сложил вдвое и засунул к себе под рубашку, возвращаться к хозяину лавки было слишком рано; коммерсант мог бы заподозрить их в плутовстве. Бугра со вздохом облегчения снял с себя рекламный щит и попросил Пьерроза припрятать его в уголке комнаты.
Выйдя из кафе, старик купил хлебец с изюмом и плитку молочного шоколада для Оливье, а для себя толстый ломоть хлеба с куском кровяной колбасы из местечка Геменей, которую тут же на улице продавал разносчик. Старик и мальчик поднялись до площади Константен Пекер — сквер в это время был безлюден — и удобно устроились на скамеечке, решив позавтракать.
Бугра вынул из кармана нож фирмы «Опинель» с тяжелой ручкой из светлого дерева и начал есть по-деревенски: крепко ухватив хлеб и прижимая к нему колбасу большим пальцем, он отрезал поочередно то и другое и подносил на ножике ко рту. А потом долго прожевывал, двигая лишь левой стороной челюсти, потому что справа не хватало зубов. Крошки Бугра бросал птицам и бранил на чем свет стоит голубей, которым он предпочитал воробьев.
— Бугра, а почему у тебя борода?
— Потому что под ней довольно-таки грязная пасть… — ответил смеясь старик.
Оливье размышлял, почему же они такие дружки с Бугра, с этим самым Дикарем Бугра, как прозвали его на их улице за молчаливость и вечную воркотню на что-то или на кого-то. Старик потрепал ребенка по волосам, которые успели уже подрасти, позабыть о приключениях с бриллиантином и, как прежде, свободно резвились.
— Ну вот, видишь, — заключил Бугра, — нам не так уж и плохо. — И этим все было сказано.
Бугра считал, что ребенок — замечательная компания, вроде зверюшки: он умеет когда надо и помолчать, только это длится не так уж долго. Когда малыши вырастают, они становятся дурнями, как все остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108