И оба они гром­ко рас­смея­лись. Мо­ро­же­ное бы­ло хо­лод­ным, и Оли­вье пе­ре­бра­сы­вал ша­рик с од­ной ру­ки на дру­гую, но, не те­ряя вре­ме­ни, сли­зы­вал то, что ус­пе­ло под­та­ять. Ре­бя­та ша­ли­ли, пры­га­ли. Оли­вье вы­со­вы­вал язык, чтоб по­ка­зать, ка­кой он стал крас­ный, и, гри­мас­ни­чая, об­ли­зы­вал свои лип­кие ру­ки.
Ко­гда весь ро­жок ис­чез в же­луд­ке Бу­бу­ля и Оли­вье с гре­хом по­по­лам «от­мыл» ру­ки, маль­чи­ки за­ве­ли бо­лее серь­ез­ный раз­го­вор.
Школь­ный год за­кап­чи­вал­ся. В ожи­да­нии пред­стоя­щих на­град учи­тель Би­биш раз­ре­шил ре­бя­там сво­бод­ное чте­ние в клас­сах. Это оз­на­ча­ло, что из ран­ца мож­но вы­нуть ил­лю­ст­ри­ро­ван­ный жур­наль­чик, об­ме­нять­ся с со­се­дом та­ким при­вле­ка­тель­ным чти­вом, как «Кри-кри », «Эпа­тан », «Ле бель имаж », «Ле пти ил­лю­ст­ре », «Бен­жа­мен » или «Ле руа де бой­ска­ут ». Все иг­руш­ки, кон­фи­ско­ван­ные у школь­ни­ков во вре­мя учеб­но­го го­да, бы­ли воз­вра­ще­ны. Учи­тель дос­та­вал из ящи­ков мно­же­ст­во ото­бран­ных в клас­се пред­ме­тов: мя­чи­ки для пинг-пон­га или тен­ни­са, ро­гат­ки, ре­воль­ве­ры, стре­ляю­щие проб­ка­ми, круг­лые ко­ро­боч­ки, ко­то­рые от на­жи­ма на кноп­ки мы­ча­ли или мяу­ка­ли, раз­ные сви­ст­ки и волч­ки…
— А пом­нишь тот слу­чай со стек­лян­ны­ми ша­ри­ка­ми? — про­ку­дах­тал Бу­буль.
О да, Оли­вье пом­нил! В то ут­ро, сра­зу же по­сле пе­ре­мен­ки, он за­су­нул в пар­ту шер­стя­ной но­сок, ту­го на­би­тый стек­лян­ны­ми ша­ри­ка­ми и по­хо­жий от это­го на гроздь ви­но­гра­да. Во вре­мя дик­тов­ки, ко­гда учи­тель в пол­ной ти­ши­не чет­ко про­из­но­сил сло­во за сло­вом, но­сок вдруг лоп­нул и ша­ри­ки по­ка­ти­лись по все­му клас­су, а ре­бя­та их еще под­тал­ки­ва­ли но­га­ми. Ну и гам на­чал­ся! А Би­биш вме­сто то­го, чтоб ска­зать Оли­вье, ко­то­рый скон­фу­жен­но пол­зал на чет­ве­рень­ках под пар­та­ми: «Ша­то­неф, вы мне за это на­пи­ше­те сто стро­чек!» — ска­зал: «Ша­то­неф, вы на­пи­ше­те мне сто ша­ри­ков !»
Весь класс взо­рвал­ся от сме­ха. Учи­тель вос­клик­нул; «Это слу­чай­ная ого­вор­ка!» — а Оли­вье дол­жен был объ­яс­нять в ста строч­ках, по­че­му стыд­но иг­рать в ша­ри­ки, ко­гда учи­тель дик­ту­ет текст из Аль­фон­са До­де. Та­ков был по­учи­тель­ный урок ли­те­ра­ту­ры.
Бу­буль спро­сил у Оли­вье:
— Ты при­дешь в ок­тяб­ре учить­ся? Я, по­ни­ма­ешь, ос­та­юсь на вто­рой год. Зна­чит, мы опять бу­дем вме­сте.
— Э… на­вер­но. Ду­маю, что при­ду, — ска­зал, по­крас­нев, Оли­вье.
А Бу­буль, сле­дуя ка­ко­му-то смут­но­му те­че­нию мыс­лей, а так­же же­лая про­явить вни­ма­ние к при­яте­лю, вдруг спро­сил:
— Как уст­раи­ва­ют­ся, ко­гда те­ря­ют ро­ди­те­лей?
— Я не знаю, — ти­хо ска­зал Оли­вье.
По­сле это­го Бу­буль опять по­про­сил Оли­вье вы­су­нуть язык, чтоб про­ве­рить, та­кой ли он еще крас­ный, и ре­бя­та рас­ста­лись.
*
От­бле­ски лу­чей под­си­ни­ва­ли ок­на на ули­це Ла­ба. Тра­ва ме­ж­ду кам­ня­ми мос­то­вой на­чи­на­ла жел­теть. В мас­тер­ской пред­при­ятия Дар­да­ра вид­не­лись ра­бо­чие в боль­ших чер­ных оч­ках, они сва­ри­ва­ли ме­талл аце­ти­ле­но­вы­ми го­рел­ка­ми. Во­круг них, как фей­ер­верк, свер­ка­ли ис­кор­ки, и ка­за­лось, что лю­ди тру­дят­ся в ад­ской жа­ре.
Оли­вье за­ме­тил прие­хав­ше­го до­мой в крат­ко­сроч­ный от­пуск вну­ка ма­дам Па­па, мо­ло­до­го че­ло­ве­ка с на­го­ло об­ри­той го­ло­вой и по­тух­шим взгля­дом. Внук был одет в мун­дир цве­та ха­ки, че­рес­чур ши­ро­кие брю­ки и слиш­ком ко­рот­кую гим­на­стер­ку, пе­ре­тя­ну­тую по­но­шен­ным поя­сом. Но­ги у не­го бы­ли в об­мот­ках, на го­ло­ве кра­со­ва­лась боль­шая ост­ро­ко­неч­ная пи­лот­ка, на­по­ми­нав­шая пе­ре­вер­ну­тый ос­ли­ный кол­пак. Под этим тя­же­лым шер­стя­ным одея­ни­ем он по­тел, как вол, и все ли­цо его бы­ло баг­ро­вым. Мож­но бы­ло по­ду­мать, что в ар­мии но­во­бран­цев хо­тят нау­чить сми­ре­нию и для это­го де­ла­ют их по­сме­ши­щем. Сол­да­тик по­ка­зы­вал на сво­ем ру­ка­ве крас­ную на­шив­ку и объ­яс­нял Ана­то­лю — Тю­би­ку с кле­ем, что он во­ен­ный пер­во­го клас­са, а тот на­вер­ня­ка вспо­ми­нал при этом о крас­ных ва­го­нах пер­во­го клас­са в мет­ро.
На ули­це пе­ред га­лан­те­рей­ной лав­кой Аль­бер­ти­на чис­ти­ла бо­бы, и ее чер­ные ло­кон­чи­ки под­пры­ги­ва­ли, как пру­жин­ки, вся­кий раз, как она на­кло­ня­лась над крас­ной ка­ст­рю­лей. Гас­ту­не из­да­ли кив­нул Оли­вье, по­до­шел по­жать ру­ку сол­да­ту и тут же про­из­нес речь на­счет про­ис­хо­ж­де­ния его ак­сель­бан­та из зе­ле­но­го и жел­то­го га­лу­на, а так­же сде­лал ряд за­ме­ча­ний по по­во­ду обоз­но-транс­порт­ных войск.
— А, а! Мой маль­чик! Ска­жи-ка, что же та­кое от­де­ле­ние?
— «От­де­ле­ние — это ос­нов­ная ячей­ка пе­хо­ты », — про­ци­ти­ро­вал па­рень.
— Бра­во! Бра­во! — вос­клик­нул Гас­ту­не, об­хо­дя сол­да­та кру­гом, — а ну по­ка­жи-ка свои под­мет­ки. Так, так… Не хва­та­ет, ви­дишь ли, од­но­го гвоз­ди­ка. В мое вре­мя — два дня га­упт­вах­ты! Но нын­че…
Ед­ва Оли­вье по­па­дал на ули­цу, он ус­по­каи­вал­ся. Маль­чик сра­зу по­гру­жал­ся в нее, как зем­ле­коп в свою тран­шею. Ему тут лег­че ды­ша­лось: он ни­че­го не бо­ял­ся, кро­ме, мо­жет быть, га­лан­те­рей­но­го ма­га­зи­на, на ко­то­рый ему все-та­ки бы­ло страш­но смот­реть.
Са­мая за­мет­ная, са­мая гор­ла­стая во всем квар­та­ле при­врат­ни­ца бы­ла в до­ме но­мер 78. Ма­дам Гро­ма­ляр (Оли­вье не знал, бы­ло ли это на­стоя­щее имя или ее так про­зва­ли из-за тол­сто­го за­да) бы­ла свар­ли­вой, раз­дра­жи­тель­ной жен­щи­ной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108