ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Легко было представить себе там, за ставнями, это замурованное пространство, ставшее бесполезным и никому не нужным. Чтоб привести в порядок наследственные дела, родственники ожидали семейного совета, а он все время откладывался, ибо друг к другу все относились недоверчиво. Как-то при ребенке произнесли слово «опекун», но ему подумалось, что оно означает что-то вроде подпорки для розовых кустов или для стеблей фасоли. Порой какие-то образы прежней жизни снова возникали в его памяти; знакомый стол, буфет, горка со сверкающей посудой, швейная зингеровская машина, его кроватка, бесчисленные ящички для галантерейных товаров. Как, наверное, резвятся сейчас мыши среди всех этих сокровищ! А вещи спят беспробудным сном, как в зачарованном замке спящей красавицы. Потом перед мальчиком появлялся призрак Виржини, запертой там, за ставнями: Виржини лежала на смертном одре, ее рука была бессильно откинута в сторону.
А тут еще этот Паук, недвижимый, как верный страж.
Дети, все трое, подошли, вынюхивая, чем бы им позабавиться.
— А ну, парни, — насмешливо сказал Капдевер, — прицельтесь-ка в Паука.
Лулу и Оливье с возмущением переглянулись. Издеваться над калекой, на виду у всей улицы? Нет, так не поступают. Люди обычно ограничивались тем, что старались не замечать его убожества. Можно было подшутить над таким, как Люсьен Заика, над каким-нибудь глухим или горбатым человеком, но не измываться же над Пауком — ведь его и так уже горько обидела судьба. Лулу разворошил свою лохматую черную шевелюру, которая резко контрастировала со светлыми кудрями Оливье, и нанес Капдеверу крепкий удар кулаком в плечо.
— Ты что, обалдел, а? Синяк же будет!
Но Лулу уже угрожал «навесить ему фонарь», чтоб и под глазом остался огромный синяк. А Оливье прибавил:
— Паук — мой приятель.
— Ах! Ах! Скажите пожалуйста! — заорал Капдевер. — Паук — твой приятель, а Принцесса — твоя подружка… — И он сплюнул себе под ноги, подтянул штаны и удалился, покачивая головой и ужасно гримасничая.
— Вот уж настоящий полицейский сынок, — сказал Лулу.
— Ничего, это у него скоро пройдет… — ответил Оливье.
Мальчики вежливо поздоровались с мадам Одуар, которая на свои уже сильно поредевшие волосы все-таки ухитрялась накрутить бигуди. По пути они приласкали рыжую собаку Альбертины и поманили ее несуществующим сахарком, чтоб она постояла на задних лапах.
— А что, если поговорить с Пауком? — спросил Лулу.
— Ты что, очумел? — сказал Оливье.
— Глупости! Сейчас увидишь!
Лулу подошел к Пауку и сказал:
— Добрый день, мсье!
Калека ответил не сразу. Его застывшие в полной неподвижности конечности вдруг шевельнулись, а глаза приоткрылись — они показались ребятам бездонными. Он посмотрел на детей и ответил своим усталым голосом:
— Привет, Серж. Привет, Оливье.
— Ну и ну! — воскликнул Лулу. — Вы знаете, как меня зовут?
Паук улыбнулся и уточнил, желая рассеять сомнения:
— Да, знаю, ты Серж, а для друзей — Лулу, так они тебя называют.
Оба мальчика стояли рядом, не находя слов. Им хотелось выглядеть любезней, и, переступая с ноги на ногу, они переглядывались, подзадоривая друг дружку начать разговор. Наконец Оливье рискнул, проронив:
— Как вы себя чувствуете?
Калека ответил:
— Неплохо, — а потом движением подбородка указал на карман своей синей куртки: — Там внутри сигарета. Не можешь ли сунуть ее мне в рот?.. Да еще огоньку бы.
Оливье залез в карман Паука, вытащил смятую сигарету и старательно выпрямил. Потом вставил ее в рот Пауку и с гордостью вынул из своего кармана коробок шведских спичек. Паук поблагодарил и с наслаждением затянулся, откинув голову, чтоб дым не ел ему глаза.
Движением губ он отодвинул сигарету в уголок рта и, как бы принося извинение, сказал:
— А меня зовут Даниэль.
Лулу и Оливье не могли скрыть своего удивления — они уже так свыклись с тем, что все зовут калеку Пауком, что даже не могли и предполагать, что у него, как у всех людей, есть имя. И Лулу глупо пролепетал:
— Рад знакомству!
Оливье улыбнулся и мягко повторил:
— Даниэль… Даниэль…
После томительной паузы последовало прощание: «Ну ладно, всего хорошего…» — и дети смущенно удалились, а Даниэль-Паук потряс подбородком, чтоб сбросить пепел своей сигареты.
Но на улице сценки быстро сменяли одна другую. А вот и мадам Папа; ее маленькое, как у полевой мышки, лицо совершенно исчезло под украшенной вишнями большой шляпой, зонтик со стеклянной круглой ручкой свисал с локтя; в руках она несла тесто, завернутое в кухонное полотенце, чтоб булочник испек ей пирог. По дороге она без конца останавливалась, желая каждому встречному разъяснить: «Завтра приедет малыш, мой малыш явится…»
Эрнест, усатый хозяин кафе «Трансатлантик », пускал струю из сифона в двух «слепившихся», смешно передвигающихся собачонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
А тут еще этот Паук, недвижимый, как верный страж.
Дети, все трое, подошли, вынюхивая, чем бы им позабавиться.
— А ну, парни, — насмешливо сказал Капдевер, — прицельтесь-ка в Паука.
Лулу и Оливье с возмущением переглянулись. Издеваться над калекой, на виду у всей улицы? Нет, так не поступают. Люди обычно ограничивались тем, что старались не замечать его убожества. Можно было подшутить над таким, как Люсьен Заика, над каким-нибудь глухим или горбатым человеком, но не измываться же над Пауком — ведь его и так уже горько обидела судьба. Лулу разворошил свою лохматую черную шевелюру, которая резко контрастировала со светлыми кудрями Оливье, и нанес Капдеверу крепкий удар кулаком в плечо.
— Ты что, обалдел, а? Синяк же будет!
Но Лулу уже угрожал «навесить ему фонарь», чтоб и под глазом остался огромный синяк. А Оливье прибавил:
— Паук — мой приятель.
— Ах! Ах! Скажите пожалуйста! — заорал Капдевер. — Паук — твой приятель, а Принцесса — твоя подружка… — И он сплюнул себе под ноги, подтянул штаны и удалился, покачивая головой и ужасно гримасничая.
— Вот уж настоящий полицейский сынок, — сказал Лулу.
— Ничего, это у него скоро пройдет… — ответил Оливье.
Мальчики вежливо поздоровались с мадам Одуар, которая на свои уже сильно поредевшие волосы все-таки ухитрялась накрутить бигуди. По пути они приласкали рыжую собаку Альбертины и поманили ее несуществующим сахарком, чтоб она постояла на задних лапах.
— А что, если поговорить с Пауком? — спросил Лулу.
— Ты что, очумел? — сказал Оливье.
— Глупости! Сейчас увидишь!
Лулу подошел к Пауку и сказал:
— Добрый день, мсье!
Калека ответил не сразу. Его застывшие в полной неподвижности конечности вдруг шевельнулись, а глаза приоткрылись — они показались ребятам бездонными. Он посмотрел на детей и ответил своим усталым голосом:
— Привет, Серж. Привет, Оливье.
— Ну и ну! — воскликнул Лулу. — Вы знаете, как меня зовут?
Паук улыбнулся и уточнил, желая рассеять сомнения:
— Да, знаю, ты Серж, а для друзей — Лулу, так они тебя называют.
Оба мальчика стояли рядом, не находя слов. Им хотелось выглядеть любезней, и, переступая с ноги на ногу, они переглядывались, подзадоривая друг дружку начать разговор. Наконец Оливье рискнул, проронив:
— Как вы себя чувствуете?
Калека ответил:
— Неплохо, — а потом движением подбородка указал на карман своей синей куртки: — Там внутри сигарета. Не можешь ли сунуть ее мне в рот?.. Да еще огоньку бы.
Оливье залез в карман Паука, вытащил смятую сигарету и старательно выпрямил. Потом вставил ее в рот Пауку и с гордостью вынул из своего кармана коробок шведских спичек. Паук поблагодарил и с наслаждением затянулся, откинув голову, чтоб дым не ел ему глаза.
Движением губ он отодвинул сигарету в уголок рта и, как бы принося извинение, сказал:
— А меня зовут Даниэль.
Лулу и Оливье не могли скрыть своего удивления — они уже так свыклись с тем, что все зовут калеку Пауком, что даже не могли и предполагать, что у него, как у всех людей, есть имя. И Лулу глупо пролепетал:
— Рад знакомству!
Оливье улыбнулся и мягко повторил:
— Даниэль… Даниэль…
После томительной паузы последовало прощание: «Ну ладно, всего хорошего…» — и дети смущенно удалились, а Даниэль-Паук потряс подбородком, чтоб сбросить пепел своей сигареты.
Но на улице сценки быстро сменяли одна другую. А вот и мадам Папа; ее маленькое, как у полевой мышки, лицо совершенно исчезло под украшенной вишнями большой шляпой, зонтик со стеклянной круглой ручкой свисал с локтя; в руках она несла тесто, завернутое в кухонное полотенце, чтоб булочник испек ей пирог. По дороге она без конца останавливалась, желая каждому встречному разъяснить: «Завтра приедет малыш, мой малыш явится…»
Эрнест, усатый хозяин кафе «Трансатлантик », пускал струю из сифона в двух «слепившихся», смешно передвигающихся собачонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108