Это было плохо и в те времена, когда вокруг все было чисто и не было крохотных живых тварей; но со временем Земля стала грязной и мертвой. Наконец одна из нашего рода сделала так, чтобы она и ее спутник были избраны, когда из наших земель брали живых.
– Какая странная история, – проговорила Козий Навоз и прибавила сурово, как это делали женщины, когда ее собственные слова казались им ложью:
– Пастырь Вопиющий совсем не так рассказывает о старой Земле.
– Пастырь Вопиющий, – заметила кошка, вылизывая свои длинные острые когти, – ест своих котят.
Несколько мгновений Козий Навоз размышляла над этими словами.
– Верно. Рассказывай дальше. Старый кот говорил твоей предшественнице еще о чем-то?
– Да. И я расскажу тебе все так, как это было рассказано ей. – Коакстл кашлянула (что прозвучало как негромкое ворчание) и начала рассказ:
– В давние времена, когда наши предки носили рыжевато-коричневые шкурки, мы жили в горах – не таких, как эти, острых и холодных как лед, но в гладких горах, по склонам которых поднимались жаркие джунгли, напоенные ароматами. В те времена небеса были полны листьев и ветвей, в которых можно было спрятаться.
– А что такое джунгли? – спросила Козий Навоз.
– Это место, в котором жарко и растет множество деревьев, а иногда там идут дожди и цветут яркие цветы.
– Как летом у нас в низинах?
– Нет, потому что там гораздо жарче и жара эта стоит круглый год. Ты не смогла бы вынести такую жару, не смогла бы и я. Тогда было много разных зверей и растений, которых больше нет – по крайней мере, не здесь. И не теперь еще.
– Что значит – не теперь еще?
– У нашего Дома, – ответила кошка, – есть свои планы.

***

– Что случилось, Шон? – спросила Яна после того, как Шон в пятый раз оглянулся через плечо. Не в первый раз оглядывался и Нанук.
– Сам не знаю, – ответил Шон, пожимая плечами и улыбаясь с некоторым смущением. – Они ведь у Коннелли, и с ними ничего не должно случиться. А нам, если мы собираемся сегодня спать в тепле, надо бы пошевеливаться.
Его улыбка стала шире.
– Здесь воздух холоднее, чем внизу. Я позабыл, что не везде может быть так тепло, как в Килкуле.
Выбравшись из леса на склоны, покрытые лишайниками и мхами, они вынуждены были спешиться и взять кудряшей в повод; узкая каменистая тропинка, кое-где щетинящаяся скальными выступами, пугала Яну, несмотря на то, что женщина была привычна к тяжелым дорогам. Однако мохнатые коньки вели себя спокойно, хотя Яна заметила, что они по временам стригут ушами, взмахивают хвостом, как Нанук, когда тот пытается сохранить равновесие, и часто фыркают, словно бы обмениваясь информацией.
Они перевалили через скалистую вершину холма и снова углубились в лес еще до того, как успело окончательно стемнеть. Лес здесь рос гуще, чем вокруг Килкула, деревья были выше и больше в обхвате. С ветвей срывались капли от тающего снега – казалось, что пошел дождь.
Яна очень устала, а потому Шон оставил ее присматривать за небольшим костерком, а сам занялся лошадьми, после чего принялся свежевать пойманных Нануком кроликов. Свою порцию кот, разумеется, съел сырой, но с таким смаком, что Яна с трудом смогла дождаться, пока мясо будет готово. Наконец Шон устроился с одной стороны от нее, а Нанук с другой; пригревшись, Яна уснула – спокойно и без сновидений.
Проснулась она на следующее утро от аромата кофе и, открыв глаза, обнаружила прямо перед своим носом дымящуюся кружку с повернутой к ней ручкой. Усмехающийся Шон снова залез к себе в спальник; Нанук продолжал сладко посапывать во сне. Они смотрели на него, беззвучно хихикая.
Было уже позднее утро, когда они достигли плато, тянувшееся к Фьорду. Выглядело это так, как будто гигантский Топор рассек скалы, чтобы воды моря могли сквозь узкую расселину проникнуть в глубь континента. Там, где склоны расселины становились крутыми, река превращалась в водопад, низвергавшийся в воды Фьорда Гаррисона.
– Кем был Гаррисон? – спросила Яна, когда они начали спускаться вниз – к дымкам, поднимавшимся от невидимых еще очагов. Нанук бежал перед ними, словно бы разведывая путь.
– Гаррисон? Он был одним из старых приятелей деда. Ушел в отставку и перебрался сюда бог знает откуда, – ответил Шон. – У него было своеобразное чувство юмора; к тому же он обожал романтику первых космических экспедиций.
– Да?
– Название этого места, – пояснил Шон, оглядываясь на Яну через плечо так, словно был уверен, что она поймет, о чем он говорит. А поскольку было очевидно, что этого не произошло, он пожал плечами и продолжил:
– Здешнее население – по большей части эскирландцы, потомки ирландцев и эскимосов, рыбаки и лодочники.
– Лодочники? – удивилась Яна: лес на склонах кончался вблизи Прохода Мак-Ги, а в самом Фьорде деревьев не было. Если тут и вправду что-то строили, далеко же им приходилось ходить за деревом!..
– Хорошие лодки можно делать не только из дерева, – заметил Шон.
– Кстати, Шон, любовь моя, – начала Яна, воспользовавшись возможностью задать давно интересовавший ее вопрос, – многие ли знают, что ты – селки?
– Так мало, как только возможно. – Шон ухмыльнулся. – Многие видели селки. Это не всегда был я, поскольку я знаю, что в этот момент меня и поблизости-то не было, а, насколько мне известно, никто больше не обладает моей.., хм.., многосторонностью. У многих местных богатое воображение.
– Я это заметила.
– Я так и подумал. Теперь можно ехать; думаю, нам нужно закончить путешествие, пока еще не стемнело.
Они снова сели в седла и поехали вперед легкой быстрой рысцой. Маленькая кобылка Яны шла следом за мерином Шона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105