Он стоял, держа руки за спиной, немного покачиваясь, с пятки на носок, с пятки на носок, вероятно даже не осознавая этого.Шея у мистера Генри покраснела.– Что будет, если все станут вести себя так же, как вы, мисс Резерфорд? Вы, кажется, вряд ли понимаете, что существуют правила, не говоря уж о том, что их необходимо соблюдать. У вас, по-видимому, нет ни малейшего чувства уважения к приличиям.– Но что я сделала? – съеживаясь от страха, спросила Грейс. За последнее время она совершила столько нарушений, что не знала, которое из них оказалось каплей, переполнившей чашу терпения босса.– Вас видели, мисс! – Мистер Обри повернулся лицом к Грейс и стукнул кулаком по столу. – Вас и вашего дружка, которого язык не повернется назвать джентльменом.– В здании в ту ночь работала уборщица, мисс Резерфорд! – Мистер Генри пошевелил перед собой бумаги, избегая встречаться с ней взглядом. – Бедная девушка сгорала от стыда, когда рассказывала о вас мистеру Като-Фергюсону. Я буду вам признателен, если вы к обеду освободите ваш кабинет. В конце недели мы выплатим вам ваше жалованье. В данных обстоятельствах я считаю это более чем великодушным.– Если бы вы были мужчиной... – Мистер Обри гневно хрустнул костяшками пальцев.– Вы были нашей первой леди – составителем рекламных объявлений. Я не думаю, что мы в ближайшее время найдем вам замену.В последовавшем за этим молчании Грейс поняла, что они ждут, чтобы она что-нибудь ответила. Наконец, ей это удалось.– Спасибо, сэр. – Она встала и собралась идти, но не могла отказать себе в последнем слове. – Не все женщины одинаковы. Не пользуйтесь мной как предлогом для того, чтобы не давать шанса другим. Если вы не видите, что женщины, составители рекламных объявлений, могут сделать для вашей фирмы, вы навсегда застрянете в девятнадцатом веке, тогда как ваши конкуренты стремительно ворвутся в новый мир!– Довольно! – Мистер Генри поднял руки, словно хотел стереть ее в порошок.
Выходя в последний раз из здания со всем своим скарбом, Грейс увидела, что дверь в кабинет Като широко открыта. Вероятно, он хорошо видел ее уход. Подняв взгляд, она встретилась с ним глазами, и он ей весело помахал.Поставив свои вещи на ковер, Грейс вошла в кабинет. Като сидел в кресле лениво развалившись, положив ноги на стол, говоря по телефону, и не прервал разговор при ее появлении. Правда, слегка улыбнулся. Улыбка вновь появилась на его лице, когда она взяла вазу, стоящую на его столе. Белые, безликие цветы. Она подняла их к лицу и понюхала. Никакого запаха. Вынув их из вазы, она вылила воду ему на голову.Трубка выпала у него из руки.– Ты... – Но больше у него ничего не вышло сказать.– Ты никогда не мог найти нужных слов, правда? – Грейс повернулась и вышла из кабинета.До нее донесся веселый смех машинисток. Грейс небрежно раздала им цветы, затем взяла свои вещи и вышла из здания.
На улице она не чувствовала себя так беззаботно. Большие двери очень уж безвозвратно захлопнулись за ней, и она оказалась на ослепительном утреннем свете, с пакетом в руке, выброшенная, никому не нужная. Что же теперь делать?Можно, конечно, пойти домой. Но перспектива встретить сочувствие Нэнси сейчас ее не привлекала. И Нэнси в любом случае заботится о Крамере, хлопочет над ним, помогает ему вернуть человеческий облик. А мама... что ж, Грейс не чувствовала, что у нее хватит сил выдержать материнское разочарование и неодобрение, по крайней мере сегодня.За неимением лучшего плана она решила внять собственному сердцу и направилась в «Лайонс Корнер Хаус» на Пиккадилли, чтобы поправить себе настроение мороженым, шариком ванильного и шариком лимонного на стеклянной тарелочке. Она ела крошечными порциями, как ребенок, который хочет заесть лекарство, и растягивала удовольствие. Затем она заказала чай и сидела с полной чашкой до тех пор, пока чай не остыл и не приобрел масляный серый блеск.«Мы с Нэнси сидели здесь в ее двадцать четвертый день рождения, – думала она. – За этим столиком. Это было в тот день, когда я порвала с Джорджем».Это воспоминание не расстроило её. Из-за чего расстраиваться? Это всего лишь столик в кафе. Они с Нэнси тогда славно провели время, если бы не невидимая стена между ними. Нет, просто это наводило ее на мысль о том, как мы возвращаемся в свое прошлое. Вот она опять за этим столиком и снова пытается решить, как подвести черту под недавними событиями и двигаться дальше. Тогда она порвала с Джорджем, но осталась дома, со своей семьей, решив, что они должны быть на первом месте, и всегда будут на первом месте. Сейчас она задумалась: не будет ли лучше для всех, если она поступит противоположным образом, то есть уедет куда-нибудь далеко и начнет жить заново?Борясь с искушением заказать еще одну порцию чая, Грейс поняла, что не сможет посмотреть в глаза официантке. Она знала, что на нее будут смотреть с раздражением, как официанты всегда смотрят на тех, кто заказывает мало, а сидит слишком долго. Она попросила счет. Но, ища в кошельке мелочь, чтобы дать на чай официантке (она решила дать щедрые чаевые, вероятно, для того, чтобы доказать, что не из тех, кто «слишком засиживается»), Грейс кое-что вспомнила. Ей есть куда сегодня пойти!Это было одно из больших, белых, чистых зданий в георгианском стиле на нарядной площади недалеко от Музея Виктории и Альберта. Грейс всегда считала Южный Кенсингтон ярким, солнечным, цветущим районом. Хэмпстед, с другой стороны, был крутым, мшистым и зеленым районом Лондона, местом для глубоких меланхолических раздумий.В детстве Грейс много раз бывала в доме Гамильтонов-Шапкоттов, но никогда не была там взрослой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86